Артем Веселый - Гуляй Волга

Казаки засеку разметали и хоругви с ликами Христа и богородицы на горе Чувашиевой утвердили.

Скоро к немалой своей радости услыхали казаки, что Кучум с мурзами и ахунами бежал на конях в степи и город оставил пуст.

С осторожностью, опасаясь подвоха, вступили завоеватели в город, раздуванили оставленные татарами в спешке богатства, отслужили молебен и стали там жить. [142/143]

36

Жили-были...

37

Неслышной поступью, на мягких лапах шла зима. Смирён лежал Иртыш во льды закован, снегами повит. Над воротами и на углах крепостной стены поставили казаки пушки, цепями их приковав, чтоб татары какой-либо хитростью пушек тех не уворовали; углубили вокруг города рвы; нарыли под стеною волчьих ям, забросав их дрязгом и затрусив снегом.

Над темными лесами молодой месяц шел дозором. На башнях перекликались караульные, в морозной тишине звонки и чисты были их голоса.

Казаки гуляли.

Пьяные, хохочущие катались с горы на розвальнях, в обнимку шлялись улицей и гаркали свои волжские и донские песни.

Съезжая изба ходенём ходила.

Мещеряк, распушив бороду, шел по кругу и, как стоялый жеребец копытом, стучал в земляной пол кованым сапогом:

Пошел козел в огород,

По-о-ошел козел в огород,

Потоптал лук, чеснок...

В пару с ним Ерошка плясал по-цыгански –

в три ноги . Сверкали зубы, глаза, серьга в ухе, разлетались подрубленные в кружок русые волосы.

Потоптал лук, чеснок.

Чигирики

чок

чигири!

Зубарики

зубы

зубари!

Жена мужу бай говори.

Ех

ех

ех!..

Комарики

мухи

комары...

Кованым сапогом выбил Ерошка яму в земляном полу и, задыхаясь, свалился в ту яму.

Хмельные крики, бешеный хохот:

– Твой верх, Ерошка!

– Твоя победка!

– Остынь, упарился.

Плескали на победителя вино ковшами. [143/144]

Ярмак молча сидел в переднем углу и крутил перевитый первой сединою ус. Чадили светильные плошки с жиром, в оконных прорубах зеленели плахи льдин.

Вошел караульный голова Тимоха Догоняй и крикнул от порога:

– Какие-то приехали, поклонных соболей привезли. Пускать ли?

– Где они? – спросил атаман.

– У городовых ворот дожидают.

– Зови давай!

С реки Немнянки – казаки окрестили ее Демьянкой – пришел с подарками старый остяцкий князь Бояр. Заодно с ним из-за Яскалбинских болот пришел вогульский князь Ишбердей, и с реки Суклемы князец Суклем пригнал большой обоз со съестными припасами. Пришли с покором да с богатой данью старшины прииртышских татар, что от страху жилища свои покинули и с семьями удалились было в недолазные места.

Казаки были выстроены по улице в два ряда. Атаманы, чтобы грознее показаться, вышли встречать перемётов, облачась во всю воинскую сбрую. Караульный голова вел князцов и старшин к съезжей избе, казаки палили из пищалей. Сибирцы от испуга падали ниц, ползли, поднимались и, оглушенные громом пушканов, опять падали.

Оробевшие сибирцы, растерянно улыбаясь и кланяясь, проходили в избу, рассаживались по лавкам, стараясь по привычке занять как можно меньше места.

Были вызваны толмачи вогульского и остяцкого языка. Разговаривать по-татарски казаки и сами знали.

Перелёты здоровали Ярмака на сибирском царстве и наперебой делились вестями:

– Кучум живет в Ишимских степях в юртах у князя Елыгая... Совсем дряхл стал, отпаивают его кровью козлят.

– Говорит Кучум: лучше быть пастухом у своего народа, чем султаном у чужого.

– Нарымцы бедуют, голодом поморили собак и сами которые кончаются...

– У барабинцев буран угнал в Бухару табун коней в десять тысяч голов.

– На зимнем торгу в Тюмени шаман Алейка подбросил шапку, она обратилась в сороку и улетела. Не знает ли русский поп, к чему бы такое?

– Мурза Бабасан женился на дочери князя Каскара. На свадьбе перед всеми гостями Бабасан похвалялся: «Пошлю-де по весне Ярмаку дань – сто вьючных верблюдов – в каждом вьюке кошомном спрячу по четыре воина. Пустят казаки караван в город, мои люди из вьюков выскочат и всех порежут».

– Князец Самар ездил недавно в гости в Туртасское городище и дорогою на всех станках хвастался: «С немногими-де [144/145] воинами приеду в Искер торговать, заночую, ночью-де зажгу базарные лавки, а тут и орда моя к городу подступит». И много еще чего порассказали переметы.

– А ты чего молчишь? – обратился Ярмак к старому князю Бояру.

Тот ответил:

– Храбрый царь храбрых казаков, бог дал нам два уха, два глаза и один язык, чтобы мы больше слушали и смотрели, а говорили бы меньше.

Ярмак усмехнулся и погрозил ему:

– Хитри, хитроныр, да не перехитри... Я скор на руку. Бояр понял слова атамана как похвалу своей хитрости и осклабился.

А Ишбердей держал в вытянутых руках казачью пищаль и дрожал, ровно таловый куст.

– Не бойся, – ободряли его казаки, – у ней зубов нет, не укусит.

– Не боюсь.

– А чего трясешься?

– То из меня старый страх выходит.

Рассмеялись смеяри, покатились хахачи.

Ишбердей хотел заглянуть в норку дула, чтоб увидеть притаившуюся там смерть, но на это у него не хватило решимости. Отдал пищаль и вздохнул.

– Встречу русский след на дороге – не ступлю на след, обойду далеко стороною.

Князь Суклем, опьянев от одного ковша горячей араки, валялся у порога и плакал:

– Руки мои расплелись, ноги как вода... Сплю... Со всех сторон сплю... Придет весна – люди покочуют на протоки и в озера за рыбой и птицей, а я буду спать пьяный, пьяный...

Заржали ржуны, подхватили смеюны:

– Пей, до весны проспишься.

Вот – приблизительно, разумеется, – уставная речь Ярмака:

– Большая наша забота – басурманов довоевать: упорных и дерзких отогнать подальше, смирных всяко настращать, а потом ласку свою оказать да к шерти привести, чтоб быть им под русской рукою вовеки, пока изволит бог земле Сибирской стоять, и чтобы ясак нам давали из года в год беспереводно... Пелымцы нам ясака не дают и других к тому злу зовут... Гони, Никита, – обратился атаман к Пану, – на Пелым-реку, промышляй против князца Аблая. Ухитрись приманить Аблая да сына его старшего Тагая, да племянников и внучат и лучших людей его, которые самые ерепенистые, а приманив – убей. Именье его – соболей и лисиц черных ко мне вези, а белку, лис красных и оленьи выпорки раздувань меж своими казаками. Черным же людям мою милость скажи, приласкай и вели ясак платить сполна, да скажи, чтоб жили по-прежнему, по старине в своих [145/146] юртах. Старшин подарками одари, какими будет пригоже. Кто воровал – князь и подручники его, – над теми по тому и стало, а на простых людей моей грозы нет и впредь не будет, коли они из ослушанья не выйдут. Где город попадется крепкий – разоряй и жги, чтобы жили народы перед нами открыто.

– Гонял я на Пелым-реку, – угрюмо глянул на атамана Никита Пан и почесал лупленый, обмороженный нос, – сила не берет, ватага у меня малая.