Феликс Максимов - Духов день

"Астролог или Звездочтец" - двенадцать звёзд, которым безумные люди верующие волхвуют, ищут чинов получение и уроков житие, о влиянии планет на счастие новорожденных младенцев, а также на судьбы целых народов и общественное благоденствие: будет мир или война, урожай или голод, повсеместное здравие или моровая язва.

Вот "Рафли" или "Аристотелевы врата" - неподъемная книга-тяжеловес, где медицина сопряжена с движением светил, вот "Громовник", предзнаменование погодное, о будущих урожаях и повальных болезнях, "Колядник", что содержал приметы на какие дни приходится Рождество Христово, ""Аще будет Рождество Христово в среду - зима велика и тепла, весна дождева, жатва добра, пшеницы помалу, вина много, женам мор, старым пагуба". "Мысленник", где собраны сказания о создании мира и человека, "Волховник" - сборник суеверных примет, "еже есть се: храм трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, огня печного бучение, песий вой на всякий час, птичье чаровье, по полету птиц толкование, "Путник" - "книга, в ней же есть написано о встречах добрых или злых". "Сносудец" о прельстительных образах, являемых во сне.

Закричала бабка, как ворона подбитая горлом " Агхр-ха!"

Выгнулась дугой.

Успокоив насильно сухостой старухиного тела, открыл Кавалер бесценную книгу с середины, переламывая мокрую бабкину смерть, прочитал чистым девическим голосом:

- Если месяц март золотым ободом вкруг светила окружен - воды много будет. Месяц апрель окружен - война будет.... Месяц июнь окружен - зверям смерть будет. Месяц ноябрь окружен - глад будет. Месяц январь окружен - морозов много будет. Месяц февраль окружен - сильные цари и князи сражаются от востока до запада".

Спросил, присев на корточки у колен полутрупа:

- Что ты хочешь слышать, бабушка?

Сама выбрала старуха из многих отреченных книг одну. Самую тонкую. Указала негнущимся перстом.

Пресекшимся голосом прочел Кавалер заглавие:

- Хождение Богородицы по мукам.

Сутки читал Кавалер от корки до корки отреченную книгу над умирающей, прерывался лишь на то, чтобы отхлебнуть стоялой воды из кувшина, да отойти по нужде - чьи-то расторопные руки меняли лучины и масло в лампах, доливали в кувшин воду, клали на дно серебряный крестик.

Когда бабка обмаралась последней черной жижей - очищалось тело, готовилось ко гробу, Кавалер сам отмыл от дряни ее ноги и ягодицы, и снова взялся за книгу, некоторые страницы, уж наизусть заучил во всем их ужасе, мучали киноварью прорисованные буквицы трубным гласом, но когда заканчивал, бабка шелестела неумолимо:

- Сызнова, внучек, сызнова.

Хотела Богородица увидеть, как мучаются души человеческие. А всех мук не исчислить, тут и железное дерево, с железными ветвями и сучьями, а на вершине его железные крюки, а на них множество мужей и жен, нацеплены за языки, тут и муж, за ноги подвешенный в коптильне за края ногтей, и огненные столы и горящие на нем многие души, и жена, за зубы на колу висящая, чья утроба червями кипяща и поедаема, и реки кровавые, в которых захлебываются и смерти второй чают, и "Господи помилуй" испекшимся языком не выговорить. Змеи трехглавые пожирают тех, кого отроду мать и отец крепкими словами прокляли. Нет такой муки, издевательства, поругания, белокаленой боли, которую бы по Божьему милосердию, в кромешном аду не выдумали сторожевые ангелы. Пошли по колено ангелы, по сусекам поскребли, выпекли любовный белый хлеб из нашей костной муки, царю на стол подали. Да, Государь, жуй, глотай, нахваливай, мы еще напечем, муки много, год урожайный, таково наше ремесло Божье, тебе угождать.

Но плакала Богородица, спрашивала грешников: - Что вы сделали, несчастные, окаянные, как попали вы сюда, недостойные? Тогда мученики сказали Богородице : "О благодатная, мы никогда света не видели, не можем смотреть наверх".

Впился Кавалер ногтями в мякоть ладони, когда подали сзади кувшин осклизлый, оскалил зубы, и попросил:

- Водки.

Помедлили, но подали зеленую сулею. Он пил из горла, без вкуса и хмеля, и, охрипнув, читал, борясь с чугунным сном, налившим виски дополна:

- ....И сказал Ей архистратиг Михаил : "Пойдем, пресвятая, я покажу тебе огненное озеро, где мучается род христианский". Богородица увидела и услышала их плач и вопль, а самих грешников не было видно, и спросила: "В чем грех тех, кто здесь находится?". И сказал ей Михаил: "Это те, что крестились и крест поминали, а творили дьявольские дела и не успевали покаяться, из-за этого они так мучаются здесь". И сказала Пресвятая архистратигу: "Единственную молитву обращаю к тебе, чтобы и я могла войти и мучиться с христианами, потому что они назвались чадами Сына моего". Но сказал архистратиг: "Будь в раю"....

Осекся Кавалер, вполголоса слова Богородицы перечел, будто впервые. Ожёг глотку последний глоток зелья, покатилась пустая сулея.

На последнем издыхании теплился промасленный фитилек. Спали по углам скоты и уродцы вперемешку теснехонько.

- Что же, Она хотела с нами остаться в проклятии? Одной из нас? Она - и не с ними, за царским столом, а с нами... В реке сукровичной, на столах пыточных, в гробах свинцовых, во всем, что милостивцы господни для нас придумали. Она хотела, чтобы ее, чистую, с нами черви ели, не хотела свысока на нас смотреть и радоваться тому, что спасена... Она нас не судила? Не кляла? Не плюнула? Не отвернулась? Бабушка, бабушка, слышишь, как хорошо...

Блудное сияние за оконными занавесями разливалось неумолимо в последней белизне.

Лежала бабка с открытыми глазами, лицо обтянулось по черепу, как барабанная шкура, дышала чуднО, как никогда раньше, будто трудную работу совершала, как нарочно: Хы-гы, хы-гы, хы-гы..."

Язык обметанный вывалился.

- Ба...бушка... - по слогам шепнул Кавалер и вспотевший лоб ее потрогал.

Вдруг села старуха, пальцем на него прицелилась и с ненавистью сатанинской затвердила в такт равновесному отходному дыханию:

- Ты. Ты. Ты. Ты.... - откинулась на полуслове, протянулась на соломе во весь рост.

Уронил отреченную книгу Кавалер и растерялся. Заснула?

Неверен огонек, выпил почти все маслице и сократился кружок светлый - того гляди остынет...

В сиянии смутном снизу вверх выступило лицо, будто умным скульптором сильно вылепленное. Тяжелый лоб, с круглыми залысинами, скулы и провалы ласковых глаз. Челюсть мужская, красивая, надежная. И за приятным этим лицом некстати взгромоздился горб, словно улиткин дом.

Сказал собеседник Кавалеру два слова:

- Царствие Небесное.

- Отмучилась? - без веры, спросил Кавалер, сам не зная, с кем говорит.

- Она давно умерла, - ответил собеседник - и протянул ниоткуда миску с водой и чистую тряпицу, - не бойся. Умой ее личико и сам все увидишь.

Покорно взял Кавалер приношение, сел рядом со старухой, и медленно выжав влагу в миску, стал отирать лицо бабкино. И под руками его, искаженные мукой черты разгладились и сырой гипсовой белизной залились ото лба до подбородка. Это смерть свое милосердное искусство навела, раскрылась бабушка в красоте последней, как отреченная книга, отступила скверна и ненависть.