Марк Марциал - Эпиграммы

В лавку Секунда ступай, что луканским ученым отпущен,

Мира порог миновав, рынок Паллады пройдя.

25

Предпочитаешь ты жить в аргилетских, книжечка, лавках,

Хоть и открыты всегда наши лари для тебя.

Нет, ты не знаешь, увы, как владыка-Рим привередлив.

Верь мне, умна чересчур сделалась Марса толпа.

5 Больших насмешников нет нигде: у взрослых и старых,

И у мальчишек-то всех — как носорожьи носы.

Браво лишь громкое ты услышишь, даря поцелуи.

Как на военном плаще, к звездам подбросят тебя.

Но, чтоб тебе не терпеть постоянных господских поправок,

10 Чтобы суровый тростник шуток твоих не марал,

Хочешь, проказница, ты порхать, уносимая ветром!

Ну, убегай! А могла б дома спокойно лежать.

26

Коль попадутся тебе мои книжки как-нибудь, Цезарь,

Грозных для мира бровей ты из-за них не нахмурь.

Ваши триумфы давно привыкли к дерзким насмешкам;

Да и предметом острот быть не зазорно вождю.

5 Как на Тимелу порой и на гаера смотришь Латина,

С тем же челом, я прошу, наши страницы читай.

Может дозволить вполне безобидную шутку цензура:

Пусть шаловливы стихи, — жизнь безупречна моя.

27

Я навмахию — тебе, а нам ты даешь эпиграммы:

Видно, поплавать ты, Марк, хочешь со свитком своим?

Некогда мальчик летел, уносимый орлом по эфиру,

И невредимый висел он в осторожных когтях.

Ныне ж и Цезаря львы к своей благосклонны добыче:

В пасти огромной у них зайцу не страшно играть.

5 Что же чудесней, скажи? У обоих верховный блюститель:

Этого Цезарь сберег целым, Юпитер — того.

Стеллы нашего милая голубка, —

Всей Вероне в глаза скажу я это, —

Воробья у Катулла, Ма́ксим, лучше.

Стелла наш твоего Катулла выше,

5 Так же как воробья голубка больше.

28

То, что Катон завещал безупречный, великий Трасея,

Ты соблюдаешь, но сам жизнью не жертвуешь ты

И не бежишь на мечи обнаженные с голою грудью.

Так поступая, ты прав, я убежден, Дециан.

5 Тот не по мне, кто легко добывает кровью известность;

Тот, кто без смерти достиг славы, — вот этот по мне.

29

Милым желаешь ты быть и великим слыть человеком,

Котта? Но милые все — самый пустейший народ.

Гемелл наш Марониллу хочет взять в жены:

Влюблен, настойчив, умоляет он, дарит.

Неужто так красива? Нет: совсем рожа!

Что ж в ней нашел он, что влечет его? Кашель.

Каждому всаднику дан десяток тессер. Почему же

Двадцать их, Секстилиан, ты пропиваешь один?

И недостало б воды у прислужников, право, горячей,

Ежели, Секстилиан, ты бы вино разбавлял.

30

В Тибур прохладный идя, где встают Геркулеса твердыни,

Там, где Альбулы ключ серою дымной кипит,

Рощу священную Муз на любезном им сельском участке,

Там у четвертого ты видишь от Рима столба.

5 Летом здесь тень доставлял незатейливо сделанный портик,

Ах, несказанного зла портик едва не свершил!

Рухнул он, вдруг развалясь, когда под громадою этой

Ехал, отправясь гулять, Регул на паре коней.

Наших, сомнения нет, побоялась жалоб Фортуна:

10 Негодования взрыв был не под силу бы ей.

Ныне ж на пользу ущерб; опасность сама драгоценна:

Целой бы не доказать крыше богов бытия.

31

Передавая кинжал, непорочная Аррия Пету,

Вынув клинок из своей насмерть пронзенной груди,

«Я не страдаю, поверь, — сказала, — от собственной раны,

Нет, я страдаю от той, что нанесешь себе ты».

32

Хитрости видели мы и забавные игры,

Цезарь (и это тебе также арена дает):

Схваченный несколько раз зубами нежными заяц

Вновь ускользал и, резвясь, прыгал в открытую пасть.

5 Как же, добычу схватив, пощадит ее лев кровожадный?

Но ведь он твой, говорят, а потому и щадит.

Мне никого из друзей нельзя предпочесть тебе, Юлий,

Если седые права верности долгой ценить.

Шестидесятого ты уже консула скоро увидишь,

А в свою волю пожить мог ты лишь несколько дней.

5 Плохо откладывать то, что окажется впредь недоступным,

Собственным надо считать только лишь то, что прошло.

Нас поджидают труды и забот непрерывные цепи;

Радости долго не ждут, но, убегая, летят.

Крепче их прижимай руками обеими к сердцу:

Ведь из объятий порой выскользнуть могут они.

10 Нет, никогда, мне поверь, не скажет мудрец: «Поживу я», —

Жизнью завтрашней жить — поздно. Сегодня живи!

33

Есть и хорошее, есть и так себе, больше плохого

Здесь ты прочтешь: ведь иных книг не бывает, Авит.

По судам заставляет Тит таскаться,

Говоря мне частенько: «Выгод много».

Много выгод, мой Тит, у земледельца.

Тукка, ну есть ли расчет мешать со старым фалерном

Сусло, которым налит был ватиканский кувшин?

Что за пользу тебе принесли поганые вина,

Чем могли повредить лучшие вина тебе?

5 Нас-то, пожалуй, хоть режь, но фалерн удушать — преступленье,

Яду жестокого влив в чистый кампанского ток.

Может быть, гости твои в самом деле смерти достойны,

Но не достойно сосуд столь драгоценный морить.

Помнится, Элия, мне, у тебя было зуба четыре:

Кашель один выбил два, кашель другой — тоже два.

Можешь спокойно теперь ты кашлять хоть целыми днями:

Третьему кашлю совсем нечего делать с тобой.

Спятил ты, что ли, скажи? На глазах у толпы приглашенных

Ты шампиньоны один жрешь себе, Цецилиан.

Что же тебе пожелать на здоровье брюха и глотки?

Съесть бы тебе как-нибудь Клавдиев сладкий грибок!

34

Вместо царя слугу поразила рука по ошибке

И на священном огне в жертву себя принесла.

Доблестный враг не стерпел, однако же, этого зверства

И, от огня оттащив мужа, его отпустил.

5 Руку, которую так бесстрашно Муций решился

Сжечь на презренном огне, видеть Порсена не смог.

Большую славу и честь, обманувшись, рука заслужила:

Не ошибися она, меньше б заслуга была.

35

Что же от пасти бежишь ты льва благодушного, заяц?

Этаких мелких зверьков ведь не терзает она.

Когти для крупных хребтов всегда сберегаются эти,

Крови ничтожный глоток глотке не нужен такой.

5 Заяц — добыча собак — не насытит огромного зева:

Должен ли Цезаря меч Дакии сына пугать?

36

Ты приглашаешь к столу только тех, с кем ты моешься, Котта,

И доставляют тебе гостя лишь бани одни.

Что ж ты ни разу меня не позвал, удивлялся я, Котта?

Знаю теперь: нагишом я не по вкусу тебе.

Видишь его, Дециан: прическа его в беспорядке,