Неизвестно - Якушев Люди на корточках

Он внимательно посмотрел на Стеблицкого и сказал сочувственно:

—Вы бы воспользовались, Олег Петрович! Может быть, последний шанс... А то все сопли жуете...

Стеблицкий отвел глаза, помолчал и буркнул застенчиво:

— А я как раз и пришел... попросить на время... Напрокат. Если можно...

Барский пришел в восторг.

— А я что говорю? Я об чем толкую! Прямо сейчас и забирай!

Стеблицкий расстегнул куртку — то ли запарился, то ли готовил место для пиджака.

— Только, — осторожно напомнил он, — как бы чего не вышло, а? Милиция и прочее... Знаете, как-то это все-таки...

Барский криво усмехнулся.

— Все боитесь? Я вам дьявольскую силу отдаю, а вы — милиция!

Он отхлебнул вина из чаши, прополоскал горло и, отвернувшись, смачно плюнул в благоухающие джунгли.

—Значитца так... —сказал он. —Чтобы вам не думалось... Отчет о проделанной работе. Я ведь не только развлекался. Я совершал добрые дела. например —я восстановил сгоревший театр. Да, да, театр целехонек! Каналья Бирюлин рассматривает происшедствие, как знак свыше. И тут он прав, но интерпретирует он его в силу своего обычного убожества —у него в плане уже две новые постановки —героическая трагедия “Пепел Клааса” и самострельный дерюгинский мюзикл “Феникс” —с половецкими плясками, с дымом, порохом и лазерным лучом. Все у него есть, кроме лазерного луча, но поклялся, что добудет. Еще поклялся, что отдаст меня под суд, на каторгу, в Кайенну! Я, видите ли поджег театр, чтобы украсть пиджак! Я у него —паршивая овца, а белый пиджак —символ незапятнанного искусства. А все потому, что Пташкин-Врублевский разразился в газете восторженной статьей, где я у него наоборот —жрец святого искусства, но пиджак всетаки вынес. И тоже как символ. Видели бы они, во что превратился этот символ... Ну, с Пташкиным понятно —он с похмелья писал, от безысходности. А этот? Ведь есть официально зарегистрированный поджигатель, нет, ему обязательно нужно на меня всех собак повесить! Интриган!

— Так вы, значит, театр того... — одобрительно хмурясь, сказал Олег Петрович. — Что ж, это по-настоящему благородно...

—Не только театр, —подтвердил Барский. —Я и жену —того! Отправил к чертовой матери! Так оно лучше —и для нее, и для меня, —он поглядел Стеблицкому в глаза. —И для вас. Да не бледнейте! Она на Таити, с сумочкой из крокодиловой кожи, битком набитой стодолларовыми купюрами... всю жизнь об этом мечтала, стерва! Но что любопытно, вы где-то оказались правы —кажется, мы таки засветились. У Карпухина вчера был следователь, вынюхивал, что и как...

—Вы... —у Стеблицкого пересохло в горле. Уже когда он все решил и решился. Было жутко и вдобавок обидно. — Вы, что же, так и оставите?

—Вот, опять испугался! Что ж, поскольку вся канитель началась с чуждого нам поджигателя, мы вправе предположить, что вмешательство потусторонних сил началось... А я... я еще не волшебник, я только учус-с, —Барский пропел это смиренным дискантом, но, видя вытянувшуюся физиономию Стеблицкого, захохотал. —Но не будем пессимистами и спрячем голову в песок! Страшнее милиции, конечно же, ничего на свете нет! А против нее я как раз предпринял кое-какие меры. Во-первых, ликвидировал “Мерседес”, во-вторых, заставил милицию купить у Карпухина полотна. После этой сделки стороны обоюдно ошалели и пребывают в этом состоянии до сих пор. Но я еще им добавил. Я подбросил им труп — в чашу городского фонтана. Пусть ломают голову!

— Чей труп? — с ужасом спросил Стеблицкий.

—Не бойтесь, ничей. То есть, труп как таковой. Абстрактная криминалистическая загадка, символ вечной тайны. Неизвестный обезображенный труп в чаше городского фонтана -при полном отсутствии улик и свидетелей. Не об этом ли мечтают все сыщики мира?! Тело тщательно упаковано в несколько слоев серебристого целлофана...

— Почему — целлофана?.. — хрипло прошептал Стеблицкий.

—Мне показалось, так приличнее... Все-таки городской фонтан, гуляют дети... А я просил у князя тьмы труп пострашнее. Так что наивные глазенки маленьких человечков не должны увидеть ничего, кроме сверкающей упаковки... Зато сыщикам будет куда как интереснее. Представьте, слой за слоем снимать гремящую серебристую пленку и с замиранием сердца предвкушать...

У Стеблицкого подобная перспектива не вызвала однако зависти. ОН уяснил одно, что число глупостей, наделанных Барским с помощью пиджака катастрофически растет, и следует поторопиться. Нетерпение, видимо, слишком хорошо читалось в его лице, потому что Барский оборвал себя на полуслове и заговорил о другом, с подобострастными и брезгливыми интонациями:

— Впрочем, что ж я вас баснями? Разоблачайтесь, Олег Петрович, опробуем пиджачок-то... Истомились, небось, сгораете в огне желаний?

—У меня большие серьезные планы! —горячо и убедительно сказал Стеблицкий. —Не хочется, чтобы им помешали в самом начале. — Да уж верю! — усмехнулся актер. — Как там, “я планов наших люблю громадье”?..

Он вдруг встал и сбросил с плеч халат. Распутные гурии зашевелились и гибкими руками в один миг обвили по-зимнему бледное тело актера, от чего он сделался отдаленно похожим на статую Лаокоона. Олег Петрович занервничал, предвидя безобразие. Но Барский мужественно избавился от пут и, сверкнув очами, крикнул на гурий “Цыц!”, после чего те осыпались, как осенние листья, и оцепенели в полудреме.

—Беда! —пожаловался актер, стаскивая с себя пиджак. —Вот вам наука —не перебарщивайте, когда колдуете... примерьте!

Стеблицкий взял пиджак. От подкладки разило гарью и потом. “Господи! — подумал Олег Петрович, чувствуя сильнейшее головокружение. — Где я? Зачем? Я вовсе ничего не хочу! Я хочу преподавать литературу, слушать музыку и немножко гулять...”

Голый, как Тарзан, Барский, бесстыдно выпятив живот и уперев руки в бока, с нетерпением ждал. Восточные красавицы равнодушно пялились на Стеблицкого сквозь бархатные ресницы. Сверху падали розовые лепестки и золотистый птичий помет. Олег Петрович вспомнил, что, гуляя, можно запросто получить по морде.

“Я не буду много просить, — жалобно подумал он. Это было похоже на молитву. — Я не буду устраивать оргий, покушаться на чью-то бесценную жизнь... Я буду умерен в желаньях и скромен в быту...

— Олег Петрович! — заговорщицки шепнул голый Барский. — Вы бы опробовали вещь, а? Чтобы потом никаких претензий...

—Это что же —желание нужно загадывать? —бледно улыбаясь, спросил Стеблицкий и с отвращением ощупал засаленную ткань пиджака.

— Нужно, Олег Петрович, нужно! — возбужденно бормотал Барский.

“Экая обезьяна! —подумал Олег Петрович. —Не надейся, что мы одного поля ягоды. От меня ты пакостей не дождешься! —он сбросил свой красивый пиджак и надел волшебный, который был ему явно велик. —Преподам же я тебе, дружок, урок интеллигентности и ответственности!”