Неизвестно - Якушев Люди на корточках

Странник же невозмутимо восседал на лавке, решительно не замечая суеты вокруг своей персоны. Взгляд его был прикован к совсем постороннему человеку в полупальто, который в этот момент неловким бегом устремлялся к автобусной остановке. От этого человека исходил некий флюид, заставивший странника насторожиться. А, когда под порывом ветра слегка отвернулась пола куцего пальтеца, обнажив на миг нечто белое, странник немедленно встал и бросился за человеком. В его мрачной каменной душе даже возникло что-то похожее на благодарность этим замурзанным существам, которые сумели так быстро вывести его на цель, хотя удивительные ритуалы, с помощью которых они это проделали, так и остались для него совершенной загадкой.

Бутус тоже заметил этого человека и даже узнал. В голове у него все смешалось -выходило так, что два врага улепетывают от него —и, воинственно взмахнув оскаленным бутылочным горлышком, Бутус бросился в погоню.

Если бы Стеблицкий в этот момент обернулся, то несомненно умер бы от ужаса. Но к остановке уже подъехал автобус, и Олег Петрович бежал без оглядки, выжимая из своих бледных ног порядочную скорость. Такое поведение человека, владеющего волшебным пиджаком, может показаться не менее странным, чем поведение норвежского короля, добирающегося, как известно, на работу городским трамваем. Будь мы на месте норвежского короля...

Но ничего такого мы бы не сделали, конечно, и на месте норвежского короля. Во-первых, наши привычки сильнее нас. А, во-вторых, Олег Петрович явно побаивается своего пиджака —так некоторые автолюбители, приобретя вожделенный лимузин, не рискуют в дальнейшем одолеть на нем хотя бы квартал. Возможно, и норвежский король чувствует себя за рулем не совсем уверенно, оттого и... но бог с ним.

Стеблицкий торопился к автобусу и нарастающий топот за спиной расценивал всего лишь как претензии нечаянных конкурентов, в любом случае безопасных, так как автобус был почти пуст — час пик давно миновал. Усилия Олега Петровича не остались напрасными, он запрыгнул на подножку нетерпеливо взбрыкивающего автобуса, получил шлепок по заднице лязгнувшей гармошкой дверцы и, отдуваясь, упал на свободное место.

Преследователям не хватило всего нескольких секунд. По инерции они еще некоторое время усердно бежали за удаляющимся автобусом, но тут наращивал и наращивал скорость и, наконец, выпустив победный шлейф вонючего дыма, умчался.

Бутус швырнул ему вслед бутылочное горлышко и сказал с ненавистью:

— ...! ...! ...!

Странник остановился, посмотрел выжидательно на Бутуса.

—Где? —спросил он скрипуче, будто переламывая зубами песок, и, подумав, добавил. -Куда?

Бутус хотел ответить, как он обычно отвечал на вопрос “куда?”, но под стеклянным взглядом странника сдержался, сделал важное лицо и пообещал:

— Те этот хмырь нужен? Я те его покажу. Он тут живет. Литр ставишь?

17.

—Я отдал вам самое дорогое —пиджак! —с неудовольствием сказал Барский. —Даже за водкой вот вынужден опять бегать как школьник, а деньги, между прочим, кончаются... Какого вам еще от меня нужно? Не буду я вам ничего советовать, увольте!

Он говорил сиплым голосом, все время отворачивая нездоровое воспаленное лицо, то ли от Олега Петровича, то ли от вихря снежинок, которые всасывались в узкий прогал между пятиэтажками, как в аэродинамическую трубу.

—Вот интересно! —с кривой улыбкой сказал Олег Петрович. —Вы... вы втянули меня в эту историю! А теперь что же — я не я, и лошадь не моя?

— Ну так что ж — втянул? — сухо промолвил Барский. — Втянул! Младенец какой -втянули его!

Неприятный разговор этот происходил на фоне, если так можно выразиться, барского двора, который он сам некогда окрестил “мерзостью запустения”. Выпавший снег сгладил некоторые шероховатости пейзажа, придал ему печального очарования, и даже мусорные баки, присыпанные порошей, сделались отдаленно похожи на аккуратные булочки с глазурью. На дворе однако было ветрено и неуютно —говорить на сквозняке о жизни и смерти было противно и тягостно, поэтому собеседники потихоньку, но неизбежно скатывались в скандал.

—Именно втянули! —настойчиво выкрикнул Стеблицкий, приходящий в отчаянье. —Я настаиваю на этом определении! Можно было по-человечески... Это безрассудство -трупы, пожар, карлики... Вы сплели целую сеть! Я не мог вырваться...

Барский посмотрел на него в упор и неожиданно покорно сказал:

— Ну, хорошо, сплел! Сплел сеть. Хотя... Честно говоря, я не думал, что вы воспримете все так трагически. Ну что вы трясетесь? Все ведь в ваших руках —превратите врагов в жаб, переберитесь в Ниццу, в Антарктиду, на Луну, наконец! В чем проблема?

Олег Петрович всплеснул руками.

—Как вы не понимаете? —горячо забормотал он. —А если эта сила перестанет действовать? А если... если придется за все ответить?! Я затем к вам и пришел —чтобы вместе выработать единственно правильную линию поведения —срочно исправить ошибки и не повторять их... в дальнейшем. поймите, нужно пользоваться нашими возможностями разумно. Я спать не могу! Мне кошмары снятся! У меня рука не подымается превращать людей в жаб!

Барский пожал плечами.

—Тогда... —равнодушно сказал он. —Верните женщину мужу, мне верните пиджак... Я хоть не буду по морозу бегать. А вы все забудьте. Будут спрашивать —отрицайте! Как это вы сказали — я не я, и лошадь не моя...

Стеблицкий замялся и тихо объяснил:

—Гм... видите ли... хотелось бы, однако... Ну, вы понимаете? Разумное сочетание личного, так сказать... но и высшие интересы...

Барского странно передернуло, он икнул и сказал брезгливо:

— Не знаю, что вы все крутите вокруг да около... Сразу ясно было, что пиджак этот отнюдь не для добрых дел... —он снова икнул. —Вообще, бросьте ныть, пойдемте ко мне... предадимся, как говорится, разврату... Мне здесь надоело! Ну?

Выкатив глаза, он вдруг закашлялся чуть ли не в лицо Стеблицкому, обдав его запахом перегара и нечищеннх зубов. Олег Петрович с омерзением отстранился.

“Боже, как может ошибаться человек! —с острой жалостью к себе подумал он. —Что я мог найти в этом спившемся фигляре? Как я мог довериться? Жалкий, опустившийся шут!”

Фигляр прокашлялся, сплюнул, высморкался и как-то особенно насмешливо взглянул на Стеблицкого. Этот взгляд взбесил Олега Петровича окончательно.

—Вы что же, полагаете —я могу и далее поддерживать с вами отношения? —стараясь говорить с большим достоинством и гневом, произнес Стеблицкий. —Что я сочту возможным хотя бы на время вернуть вам пиджак? Напрасно надеетесь! Я... гм... ошибался, правда... Но верно говорят — ошибок не следует бояться, их следует исправлять! Что же, я готов ответить! За себя! Но расхлебывать ваши художества —слуга покорный! Тем более не могу допустить, чтобы такой, как вы, творил бесчинства и впредь!