Неизвестно - Яковлев А. Сумерки

Организатором злодеяний и разрушения России после Ле­нина является Иосиф Джугашвили-Сталин, вечно подлежа­щий суду за преступления против человечности.

Из ямы с человеческими судьбами, выкопанной нами же собственноручно, надо было выбираться. Перемены все громче стучались в дверь, пожар приближался, огонь быстро бежал по сухой траве. Лично мне становилось все более яс­ным, что ни одиночные, ни групповые выступления, ни дис­сидентское движение, несмотря на его благородные мотивы и личную жертвенность, не смогут всерьез поколебать устои сложившейся системы.

По моему глубокому убеждению, оставался, кроме граж­данской войны, единственный путь перехватить кризис до наступления его острой, быть может, кровавой стадии — это путь эволюционного слома тоталитаризма через тота­литарную партию с использованием ее принципов центра­лизма и дисциплины, но в то же время опираясь на ее про- тестно-реформаторское крыло. Мне только так виделась историческая возможность вывести Россию из тупика.

Парадокс? Выходит, да.

Обстановка диктовала лукавство. Приходилось о чем-то умалчивать, изворачиваться, но добиваться при этом целей, которые в «чистой» борьбе, скорее всего, закончились бы тюрьмой, лагерем, смертью, вечной славой или вечным про­клятием. Конечно, нравственный конфликт здесь очевиден, но, увы, так было. Надо же кому-то и в огне побывать, и дерьмом умыться. Без этого в России реформы не проходят.

В результате нам, реформаторам перестроечной волны, многое удалось сделать. Свобода слова и творчества, парла­ментаризм и появление новых партий, окончание «холодной войны», изменение религиозной политики, прекращение по­литических преследований и государственного антисемитиз­ма, реабилитация жертв репрессий, удаление из Конститу­ции шестой статьи — о руководящей роли партии — все это свершилось в удивительно короткий срок, во время револю­ции — Перестройки 1985—1991 годов. Это были сущностные реформы, определившие постепенный переход к новому об­щественному строю на советском и постсоветском простран­стве. Даже военно-большевистские мятежи в 1991 и 1993 го­дах не смогли изменить ход событий.

Да, у нас далеко не все получилось, далеко не все. Начать с того, что все мы, стоявшие у истоков Реформации и в меру сил пытавшиеся ее осуществить, были не богами, а обыкно­венными людьми. Как принято говорить, «продуктами своего времени» с тяжелыми гирями прошлого на ногах и идеологи­ческой мешаниной в головах. Правящая группа, то есть чле­ны Политбюро тех лет, кстати, все без исключения голосо­вавшие за Перестройку, материально не бедствовали. Дачи, охрана, повара, курорты, да и почестей хватало — аплодис­менты, портреты, а самое главное — власть. Безграничная, практически бесконтрольная и неподсудная. Живи себе и работай.

В этой связи будет к месту сказать несколько слов и о ли­дере Перестройки, о чем много разговоров. В условиях тота­литарной власти от лидера страны зависит почти все. Ленин и Сталин занимались, в основном, трупопроизводством. Ли­дер может кормить людей обещаниями, сказками о комму­нистической скатерти-самобранке, как это делал Хрущев.

Плыть по течению, как это делали Брежнев и Черненко. Сни­мать с постов увязших в коррупции министров, вызывая вос­торг толпы, и одновременно тянуть страну назад, в прошлое, как это случилось при Андропове. Новый лидер мог, закусив удила и обезумев, рвануть и по-петровски, и по-сталински.

На этот раз был избран единственно верный курс — на демократизацию общественной жизни. Об основных пара­метрах будущего общества мы с Михаилом Сергеевичем го­ворили еще до Перестройки, но в общем плане. О граждан­ском обществе и правовом государстве — в полный голос, о социальной политике — весьма активно, ибо речь шла о не­обходимости значительного повышения жизненного уровня тех, кто трудится, и одновременно — о борьбе с уравнилов­кой, иждивенчеством. О рыночной экономике — осторожно.

Но путь реформ сверху имеет не только преимущества, но и свои ухабы. Так говорит история. Так случилось и у нас. Реформы в рамках партийной легитимности получались явно двусмысленными. Оболочка социалистическая, а начинка по своей сути — демократическая. Опоры реформ разъезжа­лись в стороны, словно ноги на мокрой глине.

В ельцинский период все это странным образом транс­формировалось. Государственная оболочка закрепилась, в известной мере, как демократическая, а вот практическая власть на местах сформировалась как чиновничье-бюрокра- тическая, как некая модификация старой командно-админи­стративной системы. Я ее называю бюрократурой, то есть диктатурой чиновничества.

При Борисе Ельцине КПСС была отодвинута от единолич­ной власти, однако на ее место пришел Чиновник, всевлас­тие которого сегодня достигло чудовищных размеров, все­властие антидемократическое. Старая и новая бюрократия быстро нашли общий язык, ловко приладились к демократи­ческим процедурам, используя их как прикрытие для эконо­мического террора против народа, о чем мечтал еще Ленин.

Поскольку при Горбачеве связка старой и новой номенк­латуры не была разорвана, то постепенно обстановка стала меняться не в пользу преобразований. Лидер растерялся, Шеварднадзе и я ушли в отставку. Горбачев окружил себя людьми откровенно карьеристского пошиба, без чести, сла­быми рассудком, потерял нити управления. Руководство КГБ целенаправленно кормило его враньем о массовой поддерж­ке политики главы государства. А глава государства как бы лечил этим враньем свою растерянность.

И вот результат. Еще заседало Политбюро, но мало кто хо­тел знать, чем оно занимается. Правительство принимало ре­шения, которыми никто не интересовался. В больших городах шумели митинги. Крик над страной стоял невообразимый. Ог­ромный корабль все быстрее и быстрее несло на острые ска­лы. В течение 1991 года я не один раз публично предупреждал о том, что социалистическая реакция готовит переворот. Гово­рил об этом и с Михаилом Сергеевичем. Однажды он сказал мне: «Ты, Александр, переоцениваешь их ум и храбрость».

То, что Михаил Горбачев по непонятным до сих пор при­чинам не принял превентивных мер против заговорщиков, — самый крупный просчет Президента СССР, трагический про­счет.

Через несколько дней после событий 19—21 августа 1991 года деятельность КПСС и РКП была запрещена, пар­тийное имущество национализировано, их банковские счета арестованы, организаторы мятежа отправлены в тюрьму. Но Борис Ельцин не довел до конца ни запрещение компартии, ни наказание преступников.

Это самая серьезная ошибка, однако, теперь уже Прези­дента России. И тоже трагическая. Борис Ельцин проморгал и другой опасный процесс, когда старая номенклатура плав­но перетекла в новые структуры власти, еще раз подтвер­див свою непотопляемость.