Мейбл Коллинз - Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Въ эту минуту я случайно опустилъ глаза и увидѣлъ у своихъ ногъ распростертое и, повидимому, мертвое тѣло молодого жреца, облеченнаго въ бѣлое, шитое золотомъ, одѣяніе. Въ порывѣ охватившаго меня радостнаго сознанія своей мощи, я лишь мелькомъ задалъ себѣ вопросъ: — Что это онъ, умеръ? И тотчасъ забылъ о немъ.

Я ясно различала громадное сборище народа, толпившагося на обѣихъ берегахъ рѣки, такъ какъ на него падалъ невидимый для людей свѣтъ. То не было сіяніе звѣздъ, освѣщавшее ночь, то не былъ свѣтъ, падавшій съ неба, но блескъ, сверкавшій въ моихъ очахъ, при которомъ я не тѣла ихъ видѣла, но ихъ сердца, ихъ самихъ и безошибочно узнавала своихъ преданныхъ поклонниковъ. Одного бѣглаго взгляда, брошеннаго на собравшіяся здѣсь толпы людей, было для меня достаточно, чтобы убѣдиться въ томъ, что почти всѣ они готовы были служить мнѣ. Да, у меня было доблестное воинство, готовое слѣпо повиноваться мнѣ, если не по чувству долга, то по влеченію похоти.

Я видѣла, что каждое сердце чего нибудь алчетъ, и знала, какъ и чѣмъ утолить его голодъ.

Въ теченіе долгаго мгновенія я стояла неподвижно подъ устремленными на меня взорами, послѣ чего отдала приказаніе направить судно къ берегу, чтобы мнѣ можно было на время покинуть своихъ любимыхъ рабовъ. Тусклыя человѣческія очи успѣли наглядѣться на меня, и теперь я рѣшила смѣшаться съ толпой, чтобы коснуться тѣхъ, кого изберу, и дать имъ услышать свой голосъ. Пылкая жизнь молодого жреца была достаточно сильна, чтобы въ теченіе нѣкотораго времени питать физическій свѣтильникъ моего могущества, если я только не использую ея слишкомъ быстро.

Я спустилась на берегъ и смѣшалась съ толпой людей каждому нашептывая на ухо тайное желаніе его сердца и указывая способъ добиться осуществленія втайнѣ лелѣемой мечты. Не было ни одного мужчины, ни одной женщины, которые не таили бы въ глубинѣ сердца такого гнуснаго желанія, что не рѣшилась бы отъ стыда признаться въ немъ даже духовнику. Но я извлекала его изъ тайниковъ души, и оно переставало казаться чѣмъ-то постыднымъ; мало того, я показывала какого ничтожнаго напряженія воли, какой ничтожной ступени знанія было довольно, чтобы сдѣлать первый шагъ на пути самоуслажденія. Я проходила тамъ и сямъ, по густымъ рядамъ народа, оставляя вездѣ за собой обезумѣвшую отъ похотей толпу, которая, не будучи больше въ состояніи сдержать бѣшенаго порыва страсти, вызваннаго моимъ присутствіемъ, разразилась дикой пѣснью, отъ которой во мнѣ закипѣла кровь.

Развѣ я ужъ раньше не слыхала, какъ подъ другими небесами ту же пѣснь пѣли другіе голоса? Не возносилась ли она ко мнѣ отъ иныхъ, давно исчезнувшихъ народовъ? Не слагалась ли она въ честь меня на многихъ, теперь забытыхъ языкахъ? И не предстоитъ-ли мнѣ еще и еще услышать ее въ грядущіе вѣка отъ новыхъ, еще не родившихся расъ, мѣста поселеній которыхъ пока даже не созданы? Она для меня — источникъ жизни, пропѣтая безъ словъ въ отдѣльномъ сердцѣ; она — вопль невысказанной страсти, скрытое безуміе „я“; вырвавшаяся изъ груди многотысячной толпы, она — крикъ поклонниковъ наслажденія, изступленная рѣчь открытой оргіи, потому что стыдъ пропалъ, и таиться больше нечего!..

Достигши своей цѣли, — бросивши въ толпу искру, которая превратилась въ пламя, подобно лѣсному пожару, охватившее ее всю, — я повернулась назадъ и направилась къ тому мѣсту, куда причалило священное судно. Мои избранники, высшіе жрецы храма, все еще стояли неподвижно въ ожиданіи моего возвращенія. О, какъ они были велики въ своихъ страстяхъ, эти цари похоти, князья по желаніямъ!..

А здѣсь-ли еще молодой жрецъ? Все ли еще выглядитъ трупомъ? Да, онъ все еще лежалъ недвижимъ, смертельно блѣдный, посрединѣ круга, образованнаго десятью жрецами, распростертый у ногъ Агмахда, который стоялъ около него.

Едва пришла мнѣ на умъ мысль о Сенсѣ, какъ мнѣ показалось, что я въ силу какого-то таинственнаго процесса отрываюсь отъ бушевавшаго моря страстей, которое передъ этимъ захлестнуло меня и унесло на своихъ волнахъ. Снова почувствовалъ я себя самимъ собой — Сенсой — понялъ, что я — не богиня, а былъ лишь поглощенъ, всосанъ, такъ сказать, ея всеохватывающей личностью, но что теперь мы — вновь съ ней разъединены.

Но я не вернулся къ блѣдному образу, безжизненно лежавшему на палубѣ священнаго судна, а перенесся въ храмъ и очутился во мракѣ; и тутъ я понялъ, что я — въ Святая Святыхъ.

Вдругъ въ окружавшей меня тьмѣ забрезжилъ свѣтъ. Я насторожился; свѣтъ все разгорался, и я увидѣлъ, что внутренняя пещера вдругъ ярко освѣтилась сіяніемъ, среди котораго стояла во весь ростъ Царица Лотоса.

Я остановился у входа въ пещеру, въ полѣ зрѣнія богини, въ ея непосредственномъ сосѣдствѣ. Я сдѣлалъ попытку, чтобы убѣжать… попробовалъ отвернуться… но не могъ… и задрожалъ такъ, какъ никогда въ жизни ни отъ чего не дрожалъ, даже отъ страха или ужаса. Она стояла неподвижно, не сводя съ меня очей, горѣвшихъ сильнымъ гнѣвомъ. Та, которая была когда-то нѣжнымъ другомъ для меня, которая ласкала меня, какъ любящая, кроткая мать, явилась теперь во всемъ своемъ величіи передо мной, и я сознавалъ, что прогнѣвалъ божество, самаго грознаго изъ всѣхъ извѣстныхъ людямъ боговъ.

— Для этого-ли ты былъ рожденъ на свѣтъ, о Сенса, любимецъ боговъ? Развѣ ради этого были открыты очи твои, а чувства сдѣланы доступны высшему воспріятію? Теперь ты знаешь, что не ради этого, потому что эти ясновидящіе глаза и тонкія чувства послужили, наконецъ, и тебѣ самому, своему владыкѣ, показавъ тебѣ кому и чему ты до сихъ поръ служилъ. Что-же, ты и послѣ этого намѣренъ ей дальше служить? Теперь ты — мужчина: можешь выбирать сознательно. Или ты такъ низко палъ, что хочешь на вѣкъ остаться ея рабомъ? Въ такомъ случаѣ — иди! Я явилась сюда, чтобы очистить свое святилище, потому что не допущу дальнѣйшаго оскверненія его. Пусть оно стоитъ безгласное, и пусть люди забудутъ о томъ, что есть боги! Но я не могу допустить, чтобы искушала ихъ тьма и обманывали лживыя уста. Иди! Святилище мое онѣмѣло, и голосъ его замеръ; я замкну дверь его, и никто уже не вступитъ въ него! Я буду скрываться здѣсь, въ одиночествѣ и молчаніи, да безгласной проживу вѣка, и люди скажутъ, что я умерла. Пусть такъ! Но пройдутъ вѣка, настанутъ другія времена, сыны мои снова возстанутъ, и тьма разсѣется! Иди! Ты выбралъ! Спускайся все ниже и ниже! Ты лишился своего высокаго званія! Оставь меня! Не нарушай молчанія святыни!

Она подняла руку такимъ повелительнымъ царственнымъ жестомъ, приглашая меня оставить ее, что я не могъ ослушаться; удрученный, съ низко опущенной головой, я повернулся и медленными шагами направился къ наружной двери святилища; но ни открыть ея, ни уйти изъ капища, ни даже двинуться съ мѣста я не могъ: тоска отчаянія сжала мнѣ сердце и приковала ноги мои къ полу. Я опустился на колѣни, и изъ моей груди вырвался вопль: — Мать! Царица и мать!