Дюпрель Карл - Философия мистики или Двойственность человеческого существа

И в обыкновенном сне и в сомнамбулическом видения часто бывают аллегорическими и символическими воспроизведениями состояний тела или души; в обоих встречаем также явление драматического распада, и то обстоятельство, что сомнамбулы и по прекращении своих магнетических состояний сохраняют еще в течение некоторого времени способность видеть во сне своих духов-хранителей и руководителей (представляющих продукт драматического раздвоения), опять-таки говорит в пользу нашего воззрения на сон как на состояние среднее между бодрствованием и сомнамбулизмом.* Мальчик Рихард говорит, что хотя он уже не будет приходить в сомнамбулическое состояние, но что в обыкновенных сновидениях он все еще будет видеть своего духа-хранителя, если того потребуют интересы лечения**, да и Юлия Штромбек, представляющая один из совершеннейших образцов натурального сомнамбулизма, говорит, что и по прекращении сомнамбулических состояний она удерживает еще на некоторое время способность погружаться по произволу в дремоту, чтобы узнавать, что ей полезно.***

* Gorwitz. Richards naturlich-magnetischer Schlaf. 133, 139.

** Gorwitz. Idiosomnambulismus. 192.

*** Strombeck. Geschichte eines allein durch die Natur hervorgebrachten animalischen Magnetismus, 115. Braunschweig, 1813.

Но если сон и сомнамбулизм отличаются друг от друга только степенью, если затем сомнамбул не живет исключительно в фантастическом мире, но находится в действительном отношении к внешнему миру, а следовательно, видит действительность (мнимоумершим известны все приготовления к их погребению, хотя в их состоянии и не имеет места чувственное восприятие), то нет сомнения, что наш обыкновенный сон с достижением большей глубины может привести к ясновидению; а так как при этом прекращается деятельность органов внешних чувств, то было бы удивительно, если бы в этом случае не преступались границы чувственного восприятия. Следовательно, в изречении Горация: "Post mediam noctem, cum somnia vera" заключается все-таки больше правды, чем сколько хочет признавать ее за ними наша школьная мудрость, и нет сомнения в том, что, если бы мы могли вспомнить видения нашего глубокого сна, то увидели бы, что в них содержатся все так называемые чудеса сомнамбулизма.

Что сон не только представляет собой отрицание бодрствования, но имеет и свои положительные стороны, это обнаружилось из многих вышеуказанных особенностей его, содержащихся в сомнамбулизме в увеличенном виде. Поэтому сон и сомнамбулизм, родственные в действительности, не должны быть изучаемы отдельно, что, однако, делается большинством исследователей и что приводит их к плачевным результатам. Явления обыкновенного сна выступают в сомнамбулизме в увеличенных размерах, а потому и с большей ясностью. С другой стороны, явления сомнамбулизма относительно редки и очень спорны. На одного врача, наблюдавшего и изучавшего сомнамбулизм приходится двадцать других, ничего не видевших, ничего не изучавших и огульно все отрицающих только потому, что сомнамбулизм не ладит с их материалистическими системами и низводит всю физиологическую науку вместе с ее вивисекциями на степень науки очень низкого порядка, науки, открывающей не причины явлений, а только сопровождающие их другие явления. Вот почему понадобились – и это через сто лет после Месмера! – публичные сеансы магнетизеров, чтобы повернуть официальную науку на надлежащий путь. Но когда окажется, что оспариваемые явления сомнамбулизма в своей элементарной форме имеют место в наших обыкновенных сновидениях, то у нас будет непреложное доказательство их действительности и просвещенный скептицизм должен будет еще ниже опустить свои паруса.

Но и лунатизм, как третья форма жизни человека во сне, сопровождающаяся переходом видений в действия, обусловленным переходом раздражений с нервов чувствования на двигательные нервы, не может быть отделяем по произволу от обыкновенного сна, но должен быть изучаем сравнительно с другими формами этой жизни.

В результате всего предыдущего оказывается, что видения обыкновенного сна, насколько они доступны воспоминанию, почти исключительно представляют собой лишенный реального значения бред. Это зависит от действия препятствующих свободному течению сновидения деятелей; в глубоком сне эти деятели исчезают, отчего должен исчезнуть и результат действия – смутность сновидения. Этого нельзя доказать прямым путем, так как в этом случае отсутствует запоминание сновидений; но это может быть вполне доказано косвенно, всецелым родством сна и сомнамбулизма, приводящим с собой не только правильные ряды представлений, но и законообразное отношение к внешнему миру, а следовательно ясновидение.

4. Метафизическое значение сновидений

До сих пор философия еще мало извлекла для себя пользы из сновидения; вина в этом должна пасть скорее на истолкователей научного значения сновидения, чем на само сновидение. И это весьма понятно: трудно удержать в памяти содержание наших сновидений, а еще труднее понять его, так как сновидение представляет действительно венец проблем. Из того, что в нем сплетаются гордиевым узлом все задачи человеческого духа, объясняется существование двух диаметрально противоположных на него воззрений, а именно: древних философов и новейших, относящихся к нему с пренебрежением, ученых. Кто умеет находить в сновидении явления чрезвычайной важности, хотя и отрывочные по форме, того трудность понимания его легко побуждает видеть в нем нечто заоблачное. Так было с древними греками. Другие же считают имеющую место при сновидении смену образов, только кажущуюся беспорядочной, таковой на самом деле и отрицают за ним всякое научное значение. Так смотрят на сновидение в наше время. Но крайние взгляды никогда не бывают верны. Следовательно, является необходимость в примирении древнего и нового воззрений на сновидение, в отыскании золотой середины между преувеличением и умалением настоящего значения его.

Подобно Библии, древние философы приписывали многим сновидениям божественное происхождение. В таком смысле о них говорят часто Ксенофонт и Платон. Хотя Аристотель думает, что боги ниспосылают просветительные сновидения только мудрецам, но он не отрицает, однако, возможности таких сновидений.

* Aristoteles. Uber die Weissagung im Traum. I.

Таким образом, эпикурейцы со своим воззрением на сновидения как на лишенный всякого реального значения бред стояли в изолированном положении. Но мало-помалу в сновидениях стали видеть вместо божественных откровений обнаружение скрытой в самой человеческой душе способности поднимать завесу будущего, и Цицерон думает ( de senectute ), что душа обнаруживает свое божественное происхождение преимущественно в сновидении ( Atqui donniendum animi maxime dйclarant divinitatem suam ). Магомет заставлял ежедневно своих учеников рассказывать себе их сновидения, причем считал свои собственные сновидения откровениями. Подобное смешение обоих взглядов мы находим и во времена распространения христианства как у отцов церкви (Тертуллиана, Августина и др.), так и у светских писателей.