Дюпрель Карл - Философия мистики или Двойственность человеческого существа

Отсюда следует, что без психофизического порога, отделяющего произвольное сознательное от непроизвольного и бессознательного, было бы невозможно драматическое раздвоение, и наоборот: всякий раз, как наступает последнее, должны существовать сознательное и бессознательное, а субъект должен раздваиваться на лица по психофизическому порогу.

Нередко драматическое раздвоение происходит и во время бодрствования, а именно тогда, когда в наше сознание проникает в виде содержания галлюцинаций бессознательное. В состоянии сновидения, в сомнамбулизме и вообще во всех состояниях экстаза вместе с внутренним пробуждением внешнее, чувственное сознание сменяется внутренним; но последнее имеет границы, и потому опять-таки рядом с сознательным существует и бессознательное. Следовательно, и здесь оказываются в наличности оба фактора раздвоения, сознательное и бессознательное, с разграничивающим их психофизическим порогом, хотя сон и не оставляет порога бодрственного сознания в нормальном его положении, а перемещает его. Только благодаря взгляду, согласно которому субъект раздваивается по этому порогу, становятся понятными все виды жизни человека во сне. Дальнейшее исследование в этом направлении было бы уместно тем более, что область бессознательной жизни души не раз забрасывалась сором суеверия, и распад субъекта на лица часто принимался за реальную множественность субъектов.

Когда во сне, вследствие внешних или внутренних раздражений, в нашем сознании неизвестно откуда и как являются ощущения, короче, когда в наше сознание вступают ощущения из области бессознательного, к которой для спящего принадлежит и внешний мир, то это всякий раз служит для нас поводом к драматизированию ощущений, что доказывается вполне ясно опытами вызывания искусственных сновидений, произведенными, между прочим, Прейером. Спящий, которому была пущена им в лицо тонкая водяная пыль, сказал: "Пожалуйста, возьми дрожки, а то идет такой ужасный дождь". Когда ему подули в лицо, то он пожаловался на сквозной ветер и захотел узнать, затворено ли окно. Когда сильно позвонили ему под ухом, то он сказал: "Ведь ты перебьешь все стаканы!" и т. д.*

* Preyer. Der Hypnotismus. 283.

Но сопровождающееся такой драматизацией раздвоение сновидящего субъекта обнаруживается еще яснее, когда ощущения доставляются ему его внутренними органами. Поводом к этому служат особенные болезненные состояния этих органов. Пока они здоровы и пока их отправления совершаются бессознательно, они не существуют для нас. Здоровый человек знает только из книжек, где находятся сердце, желудок, кишки и пр. Но если они в болезненном состоянии, то мы ощущаем их отправления, и тогда они вызывают у нас во время сна соответственные видения. Ван Эрк имел одну пациентку 18-летнюю девушку, которая, вследствие удушья, каждый раз при засыпании видела страшный сон, что ее покойная бабушка влезает к ней в окно и становится ей на грудь коленями, чтобы задушить ее.* И остающиеся неосознанными во время бодрствования наши похоти во сне вырываются на свободу и определяют совершаемые нами в сновидении поступки; это заметили еще древние, говорившие, что во сне мы безнравственнее, чем во время бодрствования.**

* Van Eck.: Unterschied von Traum und Wachen. 28. Prag, 1874.

** Sophokles: Konig Oedipus. 981. – Platon: Der Staat. IX. I. – Cicero: de divinatione. I. c. 29.

По большей части сомнамбулизм находится в связи с болезненными состояниями человека; если принять это во внимание, то сделается еще очевиднее, что всякое раздвоение нашего я основывается на вынесении нами во вне наших внутренних состояний. Смотря по общему состоянию здоровья сомнамбул им кажется, что они или бродят по великолепным, усеянным цветами лугам, или по неровным, угрюмым местам. Первое соответствует соединенному с сомнамбулизмом ослаблению чувствительности, а следовательно, боли и таким образом объясняется чувством контраста; последнее же соответствует наличию известной, остающейся у сомнамбул от бодрственного состояния части их болезненного ощущения. Часто в сомнамбулизме имеет место и символическое воспроизведение внутренних состояний сомнамбул, так что они видят, например, только увядшие и дурно пахнущие цветы. Одна из сомнамбул Вернера постоянно видела в своем сне свежую розу, когда чувствовала себя хорошо, и с темной окраской и дурного запаха тюльпан, когда находилась в противоположном состоянии.*

* Werner: Symbolik der Sprache. 118. Stuttgart, 1841.

Если сценическая обстановка разыгрываемой на сцене сновидений сомнамбул пьесы обусловливается общим состоянием здоровья сомнамбул, то напротив, появление на ней действующих лиц наступает только с локализацией если и не скоропреходящих, то во всяком случае прерывающихся их болезненных ощущений. Особенно это имеет место в их спазматических состояниях. Тогда в сновидении являются ужасные человеческие фигуры, которые хотят связать больного, промежутки же более спокойного его состояния мотивируются деятельностью охраняющих и защищающих его духов-хранителей и руководителей. Такое олицетворение распространяется и на целебную силу организма сомнамбул, даже на целебную силу употребляемых ими лекарств.

Появление и исчезновение перед сомнамбулами руководителя довольно часто совпадает с появлением и исчезновением у них симптомов их болезни. У Магдалины Венгер спазмы сопровождались появлением руководителя, исчезавшего с наступлением облегчения ее болезни, причем она говорила, принимая причину за следствие, что ее руководитель унес с собой и ее припадки и что у нее не будет уже никаких спазм. Когда облегчение наступает не вполне, то между добрыми и злыми духами завязывается спор, что имеет место особенно в так называемом бесновании. В быстроте смены таких сцен выражается быстрота способности фантазии сомнамбул к олицетворению сменяющихся состояний их тела. Всякое ослабление их боли сейчас же приписывается ими дружественному существу, приносящему помощь и прогоняющему враждебного демона. Зельма видит в обыкновенном сне черного пса, называющего ей себя величайшим ее мучителем. Но в следующем затем сомнамбулическом сне она сама объясняет, что пес есть только символ ее спазм.** Таким образом, оказывается, что субъективное значение таких видений сомнамбул усматривается ими сейчас же, как только сознается ими различие двух их состояний. Так именно бывает и со всеми нами каждый раз по пробуждении от сна, когда мы признаем наши сновидения иллюзиями, между тем как во сне считаем их чистой действительностью: вера наша в их действительность исчезает с изменением нашего состояния. Конечно, это и послужило поводом к тому заблуждению, с которым постоянно встречаешься и теперь в учебниках физиологии, а именно, что сновидения считаются нами действительностью единственно потому, что во сне отсутствует сравнение видимого нами в нем с действительным. Это справедливо только отчасти. При наличии масштаба сравнения должен непременно исчезнуть обман, но его может и не быть и при отсутствии этого масштаба. Не только логически мыслимо, что сновидения могут сопровождаться сознанием их призрачности, иногда кратковременно и появляющимся на самом деле, но, по-видимому, v многих сновидцев это сознание существует постоянно. Оттого такие субъекты и могут управлять произвольно течением своих сновидений, например, бросаясь во сне с башни единственно с целью, чтобы посмотреть, что произойдет из этого.***