Неизвестно - Юлов Юрий Фермер

Возможно, умение вызывать симпатию было частью ее жизненного потенциа­ла, поэтому и интерес, и сочувствие, и удивление не казались неискренними. И несомненно, что Бажена была к тому же незаурядной артисткой. А талант всегда восхищает.

ЛЕТУЧИЕ ЛЕОПАРДЫ

Океан дарил чарующую свежесть; легкий плеск воды навевал ассоциации с тем самым озерцом, из которого испил Иван-царевич, перед тем как стать козлом.

.Было тепло и туманно. Песчаная утренняя отмель лелеяла оттиски пяти без­мятежных европейских тел. Туман быстро доносит голоса.

Мужчины очнулись оттого, что встревожились женщины. Плеск весел был явственен, и стало понятно, что приближаются гости. Три кайака плыли от солн­ца, поэтому мы их заметили не сразу. Кречинский, который только что пытался выровнять снабженческий загар на предплечьях с остальным телом, увидев, как на утлых суденышках приближаются островитяне, скомандовал: «Не суетитесь. Мы - белые люди. Они нас ненавидят, но и боятся».

Рыжебородый главарь в набедренной повязке сразу затараторил. Из всего ска­занного удалось понять, что он представитель племени таува нахау и привез с собой оронао геру Шонеру.

Дети-оронао лежали, уткнувшись лицом в дно лодки, поскольку руки их были связаны воедино с ногами за спиной. Рты их также пересекали волокнистые по­вязки. На всех зооморфах кровоточили ссадины. Точнее, раны. Но выглядели они не вялыми - скорее расслабленными.

Артур отправился за Шонером.

Шонер пришел не один, а с Гюнтером. Мало того, Гюнтер нес многозарядный карабин. Подумалось, что пугать дикарей бессмысленно: они могут и не знать, как выглядит современное оружие.

Главарь, которого Шонер называл Рехони, что-то усердно объяснял, а Шонер снисходительно кивал, затем спорил. В конце концов они, казалось, на чем-то со­шлись: Рехони повелел соплеменникам-спутникам доставать оронао из кайаков и нести их в глубь острова. «Эуро-эуро!» - напоминал Рехони. Плененные молчали и не открывали глаза: похоже, спали. Казалось бы, как можно спать, когда тебя несут, постоянно дергая и раскачивая?

Затем разошлись на две группы: одна тропинка вела к Клинике, вторая - к «Хаймат». В «Хаймат» отправились Шонер и главарь, а к Клинике - все осталь­ные: люди таува нахау, несущие оронао, я, Артур, Марина, Кречинский с Баженой и готовый ко всему Гюнтер. Валерка отсутствовал, «забив болт» на изначальные требования Вильгельма, - застрял в стойбище танайя.

Островитяне положили пленников возле Клиники, один из них буркнул что-то типа «мы наше сделали, вы свое делайте», и стали поспешно уходить к развил­ке. Детей было четверо. Гюнтер вытащил из кармана на голени армейский нож и разрезал волокна, разрывавшие рот одной из пленниц. Она повела лицевыми мышцами, как бы радуясь свободе. Гюнтер разрезал, точнее, распилил, узы между руками и ногами. Пленница блеснула глазами, но, подумав, забилась в теневой угол входа и стала слизывать запекшуюся кровь со ссадины на плече.

Артур открыл дверь Клиники. «Ну что, понесем или сами войдут? Сами вой­дут.»

Нож Гюнтера освободил всех пленников, которые, пошатываясь и наклонясь вниз головой, стояли на коленях перед Клиникой. Глаза их были по-прежнему за­крыты. «Марш-марш!» - скомандовал Гюнтер и взмахнул рукой.

- Стойте, не развязывайте их! - Шонер был перед ручьем. - Этого нельзя де­лать! Это леопарды!

Возможно, крик доктора произвел провоцирующее действие на пленников. Внезапно один оронао, разведя руки, прыгнул на Кречинского. Голова его удари­ла в подбородок Йозефа, ноги обняли торс, пальцы вцепились в плечи, а клыки вонзились в шею. Бажена, которую секунду назад приобнимал Йозеф, с визгом отскочила. Второй бросился на Гюнтера, но тот легко отжал объятия и, как по­казалось, оскалился, словно собирался кусаться сам. Как в рапидной съемке, я увидел, что третий бросился ко мне. К сожалению, основным приемом моей са­мозащиты является пораженчество. Нет, умирать я вроде не собирался, но впал в ступор и смирился с тем, что ребенок весом до сорока килограммов вполне может меня одолеть, потому как у него острые зубы, щуплые мускулистые ручонки и резкое дыхание. Почувствовав хищное сопение и сопли, ударившие по щеке, я инстинктивно вжал шею в плечи и закрыл руками лицо, боясь открыться хотя бы на мгновение. Треск карабина Гюнтера вселил надежду на спасение. Впрочем, как выяснилось впоследствии, стрелял он в небо. А затем, заставив оцепенеть или разбежаться зооморфов, убил их. Своему он свернул шею; моему разбил ударом приклада верхние позвонки, из-за чего я получил предсмертный кровавый плевок, заливший грудь. Последний, тот, что бросился на Кречинского, пытался опроме­тью скрыться в зарослях, но Гюнтер просто швырнул карабин, перебив ему ноги, и штурмовыми ботинками-«дэшэбэшками», которые, очевидно, снимал только на ночь, прыгнул на голову.

Все это произошло, если оценивать объективно, в течение четверти минуты. За это время Вильгельм Шонер и вождь Рехони сумели добежать до нас, а Артур, которого миновала участь подвергшегося нападению, пришел в себя.

- Артур - щипцы! Турчин, вместе со мной - Йозефа в операционную! Г юнтер, стеречь оронао!

Дальше была операция, во время которой Шонер, Артур и я сумели спасти Кречинского. Говорю это не без гордости: в провинциальной больнице такая опе­рация подарила бы чувство собственной значимости на всю жизнь. Уверенность Шонера, четкие действия Артура, открытая заинтересованность, с которой мы работали, полное доверие к моей квалификации. И, наконец, тот момент, когда мы все трое вышли из Клиники (Шонер, уже приглаживающий седую шевелюру; Артур, сбросивший окровавленные перчатки под ноги и положивший запотевшие очки в карман халата; и я, сполоснувший перчатки, но забывший их снять). Для чистой совести сообщаю: сонная артерия перерезана не была. Была задета яремная вена, однако пришлось вставить шунт и на рваный укус положить восемь швов. Санитар Туолини со своей палкой оставался внутри: Шонер, кажется, посоветовал ему проверить, все ли звери накормлены.

Люди таува нахау были еще здесь. Рехони стоял рядом с человеком-скалой, Гюнтером-Дольфом, и говорил ему нечто достаточно льстивое, на что Гюнтер не поддавался и стискивал челюсти.

Удивительнее всего были женщины: Бажена и Марина, усевшись под пальмой, говорили о своем, оставив это занятие лишь на секунду: когда мы вышли. Люди Рехони тоже сидели неподалеку, видимо, просто из любопытства; и я ясно раз­глядел бамбуковые трубки, которые находились у них под мышками.

«.Это дети, воспитанные среди летучих леопардов. Ореойи высадили их на брошенном танайя острове Рамуш, так как считали, что шансов у них нет. Первая разведка таува нахау закончилась плачевно: разведчики не вернулись. Но, зная, что редкий оронао стоит больше, впоследствии рискнули наведаться за ними. Из восемнадцати человек, которые отправились на охоту, восемь погибло. Они шли днем, когда настоящие летучие леопарды спят. Оронао были ближе к входу в пе­щеру, но взять их живыми стоило большого труда. Дело в том, что при голоде и возможной опасности в организмах летучих леопардов и, как вы только что виде­ли, у их воспитанников-оронао происходит резкий всплеск фермента порфирина. Наверное, его действие подобно действию адреналина у человека. Но в данном случае одновременно с полной мобилизацией мышечных и нервных ресурсов резко обостряется жажда крови и фантастически повышается чувствительность к ней. Нечто подобное наблюдалось еще в средние века у ликантропов. И, по всей видимости, только то, что дети-нетопыри были здорово ослаблены после пере­езда, да еще присутствие Гюнтера помешали им перерезать вас всех. И отчасти - солнечный свет, при котором они практически не видят.