Санин Евгений - Исцеление Вечностью

- Что-то ты не очень ласково отзываешься о своем господине!

Обида так переполняла Грифона, что он не выдержал и выплеснул ее первому встречному:

- Я понимаю, что я раб, и что раба можно бить, убить, обижать! Но не до такой же степени, как это сделал со мной он! Он… он… он не дал мне свободу, несмотря на то, что я предлагал ему любой выкуп, и держал на привязи, как цепного пса! Поэтому я даже и слушать о нем не хочу!

Всадник внимательно выслушал его и осторожно спросил:

- А если я скажу тебе, что я – его… враг?

Грифон, в свою очередь, тоже изучающе оглядел незнакомца с головы до ног и медленно произнес:

- Тогда, пожалуй, я готов тебя выслушать! Тем более что это похоже на правду. Я, действительно ни разу не видел тебя в числе друзей Клодия! А я, поверь, знаю их всех в лицо! Особенно среди христиан, на которых ты, если честно, совсем не похож…

- Тогда скажи мне, - нетерпеливо подался к рабу всадник. - Свитки двух книг, ну, ты наверняка знаешь каких - еще у них?

- Да! – кивнул Грифон. - Я как раз переписываю их сейчас, по просьбе здешних христиан.

- А ты не мог бы их выкрасть, принести мне и тем самым отомстить своему господину?

- Нет! - даже отступил на шаг раб. – Это воровство. Я никогда не шел и не пойду на него. Да и все равно Альбин – это его помощник - следит за каждым моим движением и не отходит ни на шаг от своих свитков.

- Альбин? – припоминающе сощурился всадник и, что-то прикинув в уме, спросил: - А долго ли вы еще пробудете в Тире?

- Да вот закончу переписывать эти книги и поедем.

- Куда?

- В Аравию.

- Какой дорогой?

Всадник перехватил недоверчивый взгляд раба, которому явно начинало не нравиться, что разговор стал походить на допрос, и спросил:

- Скажи, ты действительно обижен на своего господина?

- Да, - коротко ответил раб и добавил: - Смертельно!

- Я тоже, - явно вкрадываясь ему в доверие, сказал всадник. – И так же, как и ты, очень хочу ему отомстить.

- И что же мы можем сделать? – вопросительно посмотрел на него Грифон.

- Лично я не ищу от этого никакой выгоды! – с лукавой хитринкой во взгляде предупредил всадник. – А вот у тебя есть редкая возможность убить двух вепрей в одном лесу. [10]

- Что ты имеешь в виду? Говори прямо! – потребовал раб, и всадник, глядя ему в глаза, твердо ответил:

- Ты можешь и отомстить, и получить свободу.

- А чем ты можешь поручиться, что все это будет действительно так? – засомневался раб. - Ведь я рискую жизнью, так как Клодий обещал убить меня, если я еще раз предам его. И больше чем жизнью – свободой! Поклянись!

- Да я бы хоть сейчас и кем угодно – Юпитером, Зевсом, Гермесом! – забывшись, воскликнул всадник и, переходя на шепот, развел руками. - Но я действительно, христианин, хотя, как ты верно заметил, во мне осталось еще немало языческого… И, как христианин, не имею право давать клятвы…

Грифон внимательно дослушал его до конца и вдруг удовлетворенно кивнул:

- А вот это меня как раз и убеждает! Я насмотрелся на христиан, и точно знаю: кто-кто, а они не обманут.

- Значит, договорились?

- Договорились!

- Тогда мы совсем скоро отомстим, и ты получишь свободу!

- И что я для этого должен сделать?

- Самую малость. Вызнать у Клодия с Альбином маршрут, по которому они собираются ехать в Аравии, сделать точный чертеж и передать его мне. Я буду стоять здесь. Незаметно. Всегда…

- И это все? – удивился Грифон.

- Да, - кивнул ему всадник. - А остальное я беру на себя!

3

Рано утром раздался громкий нетерпеливый стук. Так однажды стучала в дверь Александра табуреткой Вера.

- Вера, тебе чего?– крикнул спросонья он и вдруг, вспомнив все, потер ладонью лоб. – Ничего не понимаю…

Стук повторился.

Александр по давней армейской привычке мгновенно оделся и выскочил в коридор.

Туда уже подтягивались: Лена с Псалтирью в руке, сонная Гульфия и сильно побледневшая за ночь Лидия.

- Это, наверное, уже наши с Верочкой подруги! – сразу предупредила она и, открыв дверь, в испуге отпрянула.

На пороге стоял… отец Лев.

В заляпанном грязью подряснике, с сумкой и кадилом в руке.

- Вот, простите, так торопился, что не стал ждать автобус и прямо сюда из храма пешком. А везде – лужи! – извинился он и, сообщив Александру: «А воскресную-то школу приняли!», уже громко спросил: - Где тут у вас можно разжечь уголь для литии?

- Да прямо в большой комнате, где и будем молиться о новопреставленной! – наперебой ответили Александр с Леной.

- А можно и на кухне! – подсказал невесть откуда появившийся Сергий. – Я помогу!

- Как! И дома еще панихида? Не многовато ли? - поморщилась сестра Веры.

- Многовато?! – оборвал ее отец Лев. – Да раньше, когда люди знали, как нужны усопшим наши молитвы, они денно и нощно о них молились! Милостыни раздавали! Добрые дела творили! По всем монастырям сорокоусты заказывали! Чтоб целых сорок дней молились!

- А почему это именно сорок дней? – насмешливо осведомилась сестра Веры. – А, скажем, не пятьдесят или сто?

Отец Лев оглядел ее с ног до головы, сразу сообразил, кто перед ним и, видя, что все его объяснения будут бесполезны, сказал, как отрезал:

- Вот помрете – сами все поймете! Причем, особенно именно на сороковой день!

И странное дело: такая резкость сразу подействовала на сестру Веры. Она безропотно отстранилась, пропуская вошедшего, и когда тот – не разуваясь! – прошел в комнату, где стоял гроб, шепнула Александру:

- Кто это?..

- Священник, отец Лев, - охотно объяснил тот.

- Прокурор в рясе! – поджала губы сестра Веры.

- Да вы не беспокойтесь, – принялся успокаивать ее Александр. - Панихида будет только в храме. А сейчас лития – это всего пять-десять минут! Вы только постоите со свечой в руке…

- Я? Со свечой?! Да вы в своем уме? Что подумают обо мне подруги?!!

- Да вы не о себе, вы о сестре сейчас больше думайте! – услышав эти слова, бросил на ходу проходивший из кухни в большую комнату отец Лев. И сестра Веры, сразу сникнув, снова покорно отошла в сторону - тем более, что ей уже нужно было встречать начавших приходить подруг.

Священник вошел в большую комнату, подошел к гробу, долго смотрел на лицо Веры и, наконец, несвойственным для него тихим голосом мягко сказал:

- Вот я, наконец, и выполнил свое обещание, Вера! Пришел. Прости, что так поздно. Прости, если можешь…

И во весь голос, так, что вздрогнули стены, подал первый возглас, ответом на который было пение всех тех, кто знал, что нужно петь.

Подпевая им, Александр оглянулся и неожиданно увидел такую картину: позади стояло не меньше пяти женщин-мусульманок. Каждая из них держала в руке зажженную свечу. И только сестра Веры стояла рядом с ними с опущенными руками…