Санин Евгений - Мы - до нас

Тогда уже моя душа…

Дать свято ханам удалиться,

Или своих спасать, греша?..

Мономах начинает ходить по гриднице.

Мономах:

- И так не хорошо, и этак худо…

Как ни крути, выходит все равно:

Нет – я убийца. Да – иуда.

И третьего ответа не дано!

Полсотни битв, а то и боле,

Провел, но нет страшней – сего!

Там все понятно в чистом поле.

А тут неясно ничего!

(размышляя вслух)

Как берега, не знающие встреч,

Как стороны различные монеты, -

Всё в жизни – обоюдоострый меч,

И все мы им безжалостно задеты!

В полной тишине слышится тихая грустная песня. Мономах идет на звук, открывает дверь и знаком подзывает гридня.

Мономах:

- Поешь?

Гридень

(виновато):

- Пою! Прости, князь, иногда…

Спать хочешь – очень укрепляет!

Мономах

(желчно):

- И я бы тоже пел – только всегда!

Да княжий сан не позволяет…

Гридень:

- А если вслух не передать

Того, что в сердце, то, быть может,

Петь про себя?

Мономах

(делая вид, что не понимает):

- О! Про меня, видать,

Теперь такие песни сложат!..

Мономах снова идет к окну, но на полпути останавливается и подзывает гридня.

Мономах:

- Что наши люди сообщают?

Гридень:

- Что ханы, хоть и врозь…

(осекается)

Мономах

(невесело усмехаясь):

- Пой, пой!

Гридень:

- Но одинаково вещают…

Прости, смеются над тобой,

Занять твой терем обещают,

И наше всё забрать с собой!

Мономах:

- Что Ратибор?

Гридень:

- Со стен не сходит -

Следит, что делает их рать!

Мономах:

- И что же?

Гридень:

- Словно тени бродит

И, видно, скоро ляжет спать.

Мономах:

- Иди! Нет, стой! А… тут, что люди -

От стариков до отрочат?

Небось, весь дом, как улей - в гуде?

Хулят? Жалеют?

Гридень:

- Нет. Молчат…

Мономах отпускает гридня и обращается к летописцу.

Мономах:

- И ты молчишь?

Летописец

(не переставая писать):

- Я? Никогда!

Мономах:

- Молчишь, и вижу – осуждаешь!

(властно, указывая на трон)

Поди сюда и сядь – туда!

Ну как? Что чувствуешь? Желаешь?

Летописец послушно откладывает перо и садится на трон.

Летописец:

- Хороший стул – удобно и просторно…

Конечно, не чета он моему,

Но думаю, что если сесть повторно -

Привыкнуть в жизни можно ко всему!

Мономах:

- На этом, как ты говоришь, удобном,

Просторном «стуле» думают о том,

Что лучше бы сидеть на месте лобном,

Уже под занесенным топором!

И я сейчас, в смятении великом,

Решенье должен принимать один!

Один! Один!..

(показывая на икону Спаса Нерукотворного)

Вот перед этим ликом…

Я – князь и раб!.. Слуга и господин…

(подходя к летописцу)

А может, правда вызвать воеводу

И сделать красным этот первым снег,

Чтобы потом его всему народу

Не окропить в предательский набег?

Летописец:

- То как еще сказать…

Мономах:

- Как? Только прямо!

Летописец:

- А криво, князь мой, я и не смогу!

Мое перо ты знаешь сам, упрямо,

И пишет только ровную строку!

Мономах:

- Не в правилах моих, ты это знаешь

Просить кого-то дважды, но спрошу:

Ты… вызов воеводы – понимаешь?

Скажи, я жду…

Летописец возвращается на свое место и отыскивает в рукописи нужную строку.

Летописец:

- Сначала устрашу!

Твой внук…

Мономах:

- Мстислава первенец?

Летописец:

- Неважно!

То будет много-много лет потом…

Воюя много, честно и отважно,

Однажды примирится со врагом.

Мономах:

- С Олегом?

Летописец:

- Нет! Его уже не будет…

А князь тот поцелует крест тогда,

Да скоро свою клятву позабудет,

И завоюет внука города!

(показывая издалека развернутый свиток)

Твой внук посла отправил, чтоб напомнил!

И, хоть без должной чести был прием,

Посол все, как положено, исполнил,

Но князь был тверд в решении своем.

Сказал, что он не видит в том кручины -

Ведь крест, он засмеялся, был так мал…

И в тот же день, без видимой причины,

Здоровый, сильный - бездыханным пал…

(сворачивая свиток)

Вот как порой наказывает клятва.

Тех, кто нарушил свой завет…

Каков посев – такая жатва!

Ну, как тебе такой ответ?

Мономах:

- Да, устрашил!

Летописец:

- Теперь о добром будем.

Как говорят – кто ранил, исцелит!

Такого нет греха, который людям

Господь за покаянье не простит!

Мономах:

- Да, ранил и спасительным бальзамом

Помазал рану. Только зря учил:

Для самого себя ведь в главном самом

Ответа я, увы, не получил!

И есть ли он – единственный на свете,

Надежный, как удар мечом, ответ,

Который разрешит сомненья эти?

Быть может, есть. Да времени уж нет!

(отходя от летописца)

Как нитка мысль: свяжу – и тут же рвется!

И снова я вяжу ее, спеша!

О, как моя душа сейчас мятется!

Постой, я говорю – душа?.. Душа?!

(радостно)

Архиепископ – вот кто мне поможет!

Дана им власть вязать и разрешать

Здесь, на земле все то, что после может

Небесному в итоге помешать!

Мономах хлопает в ладоши, и появляется гридень.

Мономах:

- А… ты – опять? Все не дождешься смены?

Терпи! Все нынче терпят на Руси!

Сходи к владыке…

(в ответ на встревоженный взгляд охранника)

Да не стащат стены!

И, если он не спит, то пригласи!

Гридень мнется, но убегает.

Мономах:

- Ну вот и все… На сердце полегчало.

Я должен получить теперь ответ

И положить какое то начало,

Пока не положил его рассвет!

Владыко – старец, знаю верно.

Ему чужда и ложь, и лесть,

И он сейчас нелицемерно

Ответит мне все так, как есть…

Входит архиепископ.

Мономах подходит к нему и, слегка склоняя голову, привычно подставляет ладони под благословение.

Мономах:

- Благослови, владыко!

Архиепископ привычно начинает осенять князя крестным знамением, но вдруг рука его приостанавливается.

Архиепископ:

- И на что же?

Мне, князь, сейчас тебя благословлять:

Идешь ли ты еще на свое ложе

Или встаешь, чтоб дело исправлять?

Мономах:

- Что сон? Одно лишь времени лишенье!

Его я после смерти утолю!..

Благослови… на верное решенье!

Архиепископ

(благословляя):

- Ну что ж, на это я благословлю!