Санин Евгений - Чудо - из чудес

Ведь он мог ходить где угодно.

И в Риме, и в Иудее, и в Северном Причерноморье, и в Малой Азии, и в Греции…

И Стас то и дело перемещал его по карте.

До тех пор, пока не остановился на маленьком городке Эллады, между Афинами и Коринфом…

7

Посередине площади высился большой крест…

… Осень — зима — лето…

Снова лето — осень — зима…

Весна каждый раз была такая короткая, что будто ее и не бывало.

Несколько лет прошли для Ахилла, как в каком-то непонятном, то приятном, так что не хочешь проснуться, то в ужасном — скорей бы прийти в себя! — сне.

Теперь у него было все: огромный новый дворец, роскошная вилла за городом, где здоровый и чистый воздух, бесчисленные деньги, десятки, сотни рабов…

И… словно не было ничего.

Без Ириды…

Он даже не ожидал, что она с детьми так много значит для него.

Увы!

Ее по-прежнему категорически не разрешал перевозить из Синопы в Рим Мурена, и единственным для Ахилла утешением были нежные, длинные письма жене…

К тому же последняя встреча с Юнием и такая стойкая готовность к смерти брата, которого он всегда знал, как неисправимого весельчака и жизнелюбца, и сама смерть — никак не давали ему покоя…

А вдруг хотя бы допустить, что он прав?

Не мог же ведь он ни с того, ни с сего оставить любимую жену, сына-младенца и пойти на пытки и такую страшную казнь…

Что-то же за всем этим стояло!

Или… действительно Кто-то?

То есть, его Бог?

Никто в Риме, после гонения на христиан, особенно Мурена, не мог дать ему ответ на этот вопрос…

Да и тому было вовсе не до того.

Как паук он продолжал плести свои сети.

Ставил их, где только мог.

Но главная, как оказалось, была рядом с домом Ахилла.

Однажды сенатор внезапно пришел поздно ночью.

Он тщательно проверил, крепко ли заперты все двери, не подслушивает ли кто из прислуги.

И, даже несмотря на такую предосторожность, прошептал:

— Ну вот, мой мальчик, пришел наконец-то и твой час! Слушай меня внимательно… Дни цезаря сочтены!

— Что? Нерон — болен?!

— Тс-сс! О-о, он больше, чем болен! А впрочем, чего бояться? - перешел на обычный голос Мурена, – Теперь об этом говорят во всеуслышанье все! Даже рабы! Римский народ может простить ему все: казни, гонения, доносчиков, даже то, что, по сплетням, он женился на мальчике Споре и вышел замуж за мужчину. Но никогда не простит того, что их император вышел с кифарой, как жалкий артист на сцену! А теперь, главное – судя по всему, а ты верь, верь моему чутью, власть скоро перейдет к одному из военачальников, к какому-нибудь легату. Ибо слово «император» происходит не от имени Нерон, как думают теперь только глупцы, а от слова «империй», то есть – войско! Ты… внимательно слушаешь меня?

— Да! – недоуменно кивнул Ахилл. — Только не понимаю, причем тут я?

— А при том… — Мурена снова огляделся по сторонам и понизил голос: — Что ты, моя лучшая и теперь, увы, единственная игральная кость! Все остальные, в том числе и зять Корбулона, уничтожены — казнены. Вот я и подумал: почему бы, собственно, тебе не стать этим самым легатом - что ты — хуже какого-то сына погонщика мулов Веспасиана? А потом и…

Последнее слово «императором» Мурена уже не рискнул сказать даже шепотом.

И только предупредил, что завтра должно решиться, если не все, то почти все.

И действительно…

Наутро Ахилл вышел из здания сената и направился к полностью достроенному после пожара огромному Золотому дворцу. Рядом с ним вышагивал сияющий Мурена. Он даже не обращал внимание на то, что люди обращались не нему, а к Ахиллу, поздравляя его — с должностью легата.

— После казни Корбулона — тебе не будет равных! Ты станешь самым великим полководцем! — только и слышались льстивые голоса. — Ты затмишь своей славой Александра Македонского!...

— Погодите, постойте! Это назначение еще не утверждено цезарем! — возражал Ахилл, а довольный Мурена уточнял:

— Мы уже приглашены Нероном в Ахайю, где он дает свои концерты, и надеемся там утвердиться в этой должности! Мой сын, как всегда, скромничает!

— Только смотрите, не усните, когда цезарь будет петь на сцене, а то, говорят, недавно легат Веспасиан едва не лишился за это жизни! — с усмешками посоветовали им из толпы.

В Золотом дворце Ахилл долго смотрел на непомерно огромную статую Нерона, затем ненадолго попрощался с Муреной.

И вернувшись домой, стал, довольно посмеиваясь, повторять на разные лады, точно пробуя на вкус:

— Я — цезарь… Я — цезарь! Я — цезарь? Надо скорее вызывать Ириду! Сколько уже можно слушать Мурену? Хватит быть игральной костью в его руках. Теперь он будет слушаться меня! Все! Немедленно вызываю Ириду с детьми в Рим! Пока она доберется сюда, все, может быть, уже и свершится. И тогда что же, моя Ирида — императрица?! Вот будет для нее неожиданностью! Да…действительно, новость — просто голова кругом идет! И дворец-то уже вроде как мал, хотя еще вчера казался огромным!… Неужели, и правда, императорам впору только Золотые дворцы?

Ахилл собрался дернуть за колокольчик, чтобы вызвать управляющего и дать соответствующие распоряжения.

Но тот сам осторожно постучался в дверь.

И, войдя, протянул золотой поднос с лежащим на нем свитком папируса.

— Вот, господин — письмо! Только что получено из Синопы! Ты велел приносить такие в любое время дня и ночи!…

— Да! Да! Прекрасно, и как нельзя кстати! Сами боги подсказывают мне, что я прав… Давай его скорей! Ну-ка, ну-ка... странно — почерк не Ириды! Что это, разленилась писать? Да и вообще письмо вроде как не от нее. Ну да, от городского совета… Не иначе, как снова просить будут о чем-то! То ли еще будет, когда я стану цезарем?

Самодовольно улыбаясь, Ахилл развернул папирус.

Прочитал первые строки.

И тут улыбка внезапно сползла с его лица.

Он как-то странно, беспомощно взглянул на управляющего.

С ужасом стал читать дальше.

В отчаянии вскрикнул.

Бросил, как будто смертельно ужалившую его змею, свиток на пол…

И принялся в бешенстве топтать его ногами…

В письме глава Совета Синопы извещал уважаемого отца-сенатора, что его жена Ирида вместе с детьми убита грабителями, ожидавшими, по их признанию, найти в его доме несметные богатства. Все преступники пойманы, скрыться удалось только наводчику, по имени Янус…

После этого жизнь продолжалась уже словно в сплошном кошмарном сне.

Хотя внешне все было прекрасно и радостно.

…С калейдоскопической быстротой мелькали вокруг довольного Мурены поля, луга, леса, реки, моря, корабли…

Неизменным оставался только сидящий рядом с ним — то в повозке, то на триреме словно закаменевший Ахилл.

Он не замечал ничего вокруг.

Выше голову, мой мальчик! Скорее, скорее! — торопил возниц и капитанов Мурена. И, обращаясь к Ахиллу, объяснял: — Нерон не прощает тех, кто опаздывает к началу его концертов!