OlegD - Гильфердинг А

Великий князь бодричей продолжал свой прежний образ действий, враждебный Германии; но опять в самой земле бодричей возникли распри, и завистники Чедрага снова вызвали немцев на вмешательство в дела славян. Летом 826 года приехали к императору Людовику в Ингельгейм (во Франконии на Рейне) некоторые старшины бодричей, с доносом на своего верховного князя. Они обвиняли его в неповиновении Германии. Император велел объявить Чедрагу, чтобы он явился для ответа на общий имперский сейм, созванный в этот же город к октябрю месяцу, иначе его признают за изменника. Чедраг действительно приехал в Ингельгейм к назначенному сроку. Людовик был в недоумении, в чью пользу решить, великого ли князя, сына заслуженного Дражко, или его противников. Как и в недавнем споре между сыновьями велетского князя Люба, он боялся нарушить значение своего императорского сана приговором, который был бы отвергнут бодрицким народом. Поэтому он задержал Чедрага при своем дворе и отправил к бодричам посольство, чтобы узнать там настоящее расположение народа. Вернувшись, послы донесли, что нашли у бодричей разногласие мнений касательно признания своего "короля", но что лучшие и знатнейшие люди между ними желают возвращения Чедрага. Тогда император взял у него заложников и отпустил его, подтвердив его великокняжеское достоинство.

"Между Бодричами существует разногласие мнений касательно признания своего короля": эти слова немецких послов, приехавших со славянского Поморья в 826 году, служат как бы определением всей политической истории балтийских славян. Закоренелые язычники, удерживаемые своими верованиями в старинном племенном быту, они никак не могли возвыситься до понятия единства народного и государственного. Стоя на самой границе завоевательной империи, наследницы идей древнего Рима, они ей противопоставляли свою племенную раздробленность, свои внутренние раздоры и свои станицы, как они называли священные знамена языческих богов своих. Другой пограничный с Западной империей славянский народ, чехи, рано сознал свое единство, рано променял племенной быт на государственный, рано принял христианское просвещение: но и чехам как трудно было устоять против Германии! Какая же судьба ожидала балтийских славян?

VII

Освобождение балтийских славян от империи Каролингов.-Первая попытка христианской проповеди на Балтийском поморье

Десять лет с лишком ничего не слышно о балтийских славянах. Западная империя была уже так слаба, так истощена раздорами, так изнурена нападениями норманнов, что ничего не хотела предпринимать против балтийских славян. А балтийские славяне, по недостатку единства и общей народной идеи, не пользовались распадом Германии. Вот почему западные летописи в это время совершенно умалчивают о них, и мы, имея единственным источником западные летописи, не можем сказать ни слова об этой любопытной эпохе в жизни балтийских славян.

Мы догадываемся только по позднейшим событиям, что в эти десять лет не стало Чедрага, "короля" бодричей, и что вместе с ним исчезли в бодрицком народе и слабые зачатки единодержавной власти, возникшие под влиянием франкской монархии.

Бодричи и велеты были снова возбуждены к деятельности примером и влиянием скандинавов.

Держава Карла Великого была уже легкой добычей отважных "морских королей" норманнских; но сами норманны начинали испытывать на себе нравственное воздействие христианских народов. В 822 году была сделана первая попытка христианской проповеди между скандинавами реймским архиепископом Эббоном: он ездил в Данию и обратил там много народа. Император Людовик подарил ему в Нордалбингии поместье (Вельна или Вельнау, теперь Munsterdorf) близ крепости Эзесфельдобурга, для того чтобы он мог завести связи с залабскими народами и укрываться в этом поместье в случае преследования. Датский король Гаральд, искавший, как мы знаем, покровительства Германии, склонился, наконец, на убеждения императора Людовика, и в 826 году торжественно принял крещение в Майнце вместе со своими людьми.

Вскоре обстоятельства устроились в Дании так, что Гаральд мог туда возвратиться, а император отправил с ним ревностного корбейского монаха Анскара, уроженца Фландрии114, чтобы наставлять в вере новообращенных датчан и распространять христианство между северными народами. Этот Анскар был необыкновенным явлением среди современного ему Запада, впавшего в полнейшее равнодушие к успехам христианства между язычниками; такое равнодушие, впрочем, весьма понятно при неурядицах самого Запада в то время; оно доходило до того, что Анскар, хотя богато снабженный благочестивым императором деньгами для его подвига, принужден был ехать в Данию с одним только товарищем-монахом и не мог найти себе других спутников и прислуги. Несмотря на такой недостаток поддержки в самих западных народах, Анскар проповедовал не совсем бесплодно. Он встретил сочувствие не столько в Дании, слишком враждебно расположенной к соседней Немецкой империи, сколько в Швеции. Там многие уверовали и приняли крещение.

В награду за свои подвиги, тридцатилетий Анскар получил (831 год) от императора и папы архиепископский жезл и сан митрополита всех северных народов. Местопребывание новому архиепископу назначено было, по предначертанию Карла, на немецкой земле, на границе скандинавского мира и славянского Поморья, в Гамбурге. В папской булле (884 года) архиепископу гамбургскому давалось полномочие для обращения "Датчан, Шведов, Норвежцев, Фарейцев, Гренландцев, Исландцев, Финнов и Славян" (т. е. балтийских)115; он назначался примасом всех северных и восточных народов. Характерно, что в этом перечне северных народов, предназначаемых Западом к призванию в христианство, балтийские славяне занимали последнее место: ближайшие соседи Германии, они поставлены были после отдаленной и темной Исландии, Гренландии, после финнов. Анскар так и понял свою обязанность. Его внимание обращено было исключительно на скандинавские земли; к балтийским славянам он не ездил и даже, как видно из его жизнеописания, весьма подробного, не вошел с ними ни в какие сношения116. Все, сделанное им для славян, состояло в том, что Анскар покупал иногда нескольких славянских мальчиков, вместе с датскими, а других выкупал из плена и отдавал их для воспитания в христианской вере в монастырь Тургольт во Фландрии, дарованный гамбургской митрополии для усиления ее доходов. Иных он оставлял при себе; но ему не удалось воспитать ни одного проповедника Евангелия для славянского Поморья; а когда Тургольтский монастырь отошел от него, то местный аббат обратил некоторых из воспитанников в своих крепостных людей.

Тем не менее, нет сомнения, что учреждение немецкой митрополии в земле, недавно еще находившейся в руках балтийских славян, могло испугать этот народ, у которого славянское язычество достигло такой же, если не большей, степени развития и крепости, как германское у скандинавов. Балтийские славяне должны были почувствовать близость опастности, предстоявшей их богам, и вооружиться для ее отражения. Подобное явление представлял в то время и скандинавский мир. Крещение Гаральда и проповедь Анскара в Дании и Швеции разожгла там повсюду страшный фанатизм язычников. Раздраженные опасностью, которая угрожала Одину и Валгалле, скандинавы, с яростью людей отчаянных, обрекавших себя добровольно на смерть, стали бросаться на христианские земли и вымещали на них оскорбление своих богов117. Надо прочесть современные летописи и саги, чтобы иметь понятие об ужасе, которым они наполняли в то время население побережья Германии, Франции и Англии.