Неизвестно - Дженни Даунхэм-Пока я жива

Тридцать.

-Я хочу, чтобы Адам переехал жить к нам.

Папа, моющий посуду в раковине, поворачивается ко мне; с его рук на пол капает мыльная пена. Он ошеломленно смотрит на меня:

-Ты шутишь!

-Я серьезно.

-И где же он будет спать?

-В моей комнате.

-Тесс, я никогда на это не соглашусь! –Он поворачивается обратно к раковине, гремит мисками и тарелками. –Это очередной пункт из твоего списка? Чтобы твой парень переехал к нам жить?

-Его зовут Адам.

Папа качает головой:

-Даже не думай.

-Тогда я перееду к нему.

-Думаешь, его мама на это согласится?

-Тогда мы сбежим в Шотландию и поселимся на какой-нибудь ферме. Это тебе больше понравится?

Папа поворачивается ко мне с перекошенным от гнева ртом:

-Тесс, я сказал «нет».

Ненавижу, когда он демонстрирует, кто здесь хозяин, как будто тут нечего обсуждать, потому что он так сказал. Я с топотом поднимаюсь по лестнице к себе в комнату и хлопаю дверью. Папа думает, что все дело в сексе. Неужели он не видит, что все намного сложнее? Что мне безумно трудно его просить?

Три недели назад, в конце января, Адам снова катал меня на мотоцикле- быстрее и дальше, чем раньше. Мы отправились на границу с Кентом, где болотистая равнина переходит в побережье. Четыре ветряные турбины в море вращали призрачными лопастями.

Адам запускал по воде плоские камешки, а я, сидя на гальке, рассказывала, что список разрастается, ускользает от меня.

-Я так многого хочу. Десяти пунктов уже недостаточно.

-Расскажи, -попросил Адам.

Сначала было легко. Я говорила не умолкая. Весна. Тюльпаны и нарциссы. Поплавать под синим и спокойным вечерним небом. Долгая поездка на поезде, павлин, воздушный змей. Еще одно лето. Но я так и не отважилась признаться в том, чего мне хотелось сильнее всего.

В тот вечер он пошел домой. Каждый вечер он уходит домой, чтобы ухаживать за мамой. Он спит в каком-нибудь метре от меня, за стеной, по ту сторону шкафа.

На следующий день Адам принес билеты в зоопарк. Мы поехали на поезде. Смотрели на волков и антилоп. Павлин развернул для меня изумрудно-аквамариновый хвост. Мы пообедали в кафе; Адам взял мне фрукты- черный виноград, сочные ломтики манго.

Спустя несколько дней он отвел меня в открытый бассейн с подогревом. Поплавав, мы уселись на бортик, завернувшись в полотенце, и болтали в воде ногами. Мы попивали горячий шоколад и смеялись над вскрикивающими от холода детишками.

Однажды утром Адам принес мне вазу с крокусами.

-Весна, -объявил он.

Он отвез меня на мотоцикле на наш холм. Купил в газетном киоске карманного змея, и мы вместе его запускали.

День за днем мне казалось, будто кто-то разобрал мою жизнь на части, тщательно отполировал каждый кусочек, а потом аккуратно собрал в одно целое.

Но мы ни разу не были вместе ночью.

А потом, в День святого Валентина, у меня началась анемия, хотя с последнего переливания крови прошло всего двенадцать дней.

-Отчего это? –спросила я врача.

-Вы приближаетесь к черте, -пояснил он.

Мне стало труднее дышать. Углубились тени под глазами. Губы стали похожи на пластиковый козырек под калиткой.

Вчера я проснулась в два часа ночи. У меня ломило ноги; кровь стучала в них, как при зубной боли. Перед сном я выпила парацетамол, и нужно было принять кодеин. По пути в туалет я проходила мимо папиной спальни; дверь была открыта и я увидела маму. Ее волосы рассыпались по подушке, а папа заботливо ее обнял. За последние две недели мама третий раз оставалась ночевать.

Я стояла на площадке,глазела на спящих родителей и отчетливо понимала, что больше не могу находиться в темноте.

Мама поднимается по лестнице и садится на мою кровать. Стоя у окна, я гляжу в сумерки. Небо затаилось; облака повисли низко и словно чего-то ждут.

- Я слышала, ты хочешь, чтобы Адам переехал сюда, -произносит Адам.

Я пишу свое имя на запотевшем стекле. Отпечатки на стекле возвращают меня в детство.

- Может, папа и согласится, чтобы Адам иногда оставался на ночь, -продолжает мама, -но он никогда не позволит Адаму здесь жить.

-Папа обещал помочь со списком.

-Он и помогает. Он ведь купил билеты на Сицилию, разве не так?

-Потому что хочет побыть неделю с тобой!

Я оборачиваюсь к ней; мама бросает на меня хмурый взгляд, как будто впервые меня увидела.

-Он так сказал?

-Он в тебя влюблен, это же очевидно. Тем более путешествия в моем списке больше нет.

Мама изумляется:

-Я думала, путешествие было седьмым пунктом.

-Я обменяла его на ваше с папой примирение.

-Ох, Тесса!

Странно. Кому, как не ей, знать, что такое любовь. Я скрещиваю руки на груди:

-Расскажи мне о нем.

-О ком?

-О мужчине, ради которого ты нас бросила.

Мама качает головой:

-Почему ты об этом вспомнила?

-Потому что ты утверждала, будто у тебя не было выбора. Разве не так?

-Я говорила, что несчастна.

-Многие несчастны, но они не бросают семью.

-Тесса, пожалуйста, мне не хочется об этом говорить.

-Мы тебя любили.

Множественное число. Прошедшее время. Но все равно слишком громкие слова для такой маленькой комнатки.

Мама поднимает на меня глаза; у нее бледное, худое лицо.

-Простите меня.

-Вероятно, ты любила его больше всех на свете. И он был просто замечательный, самый лучший.

Мама не отвечает.

Все просто. Такая большая любовь. Я отворачиваюсь к окну:

-Если так, ты должна понять, что я чувствую к Адаму.

Мама поднимается и подходит ко мне. Она не трогает меня, но придвигается очень близко.

-Он испытывает к тебе такие же чувства?

-Не знаю.

Мне хочется довериться ей, сделать вид, что все будет хорошо. Но я лишь стираю свое имя со стекла и гляжу в темноту. До чего же на улице мрачно.

-Я поговорю с папой, -обещает она. –Он укладывает Кэла спать, а потом я поведу его в бар выпить пива. Вы справитесь одни?

-Я позову Адама. Приготовлю ему ужин.

-Вот и славно.

Мама поворачивается, идет к двери, но на пороге останавливается:

-Тесса, тебе хочется радоваться и наслаждаться жизнью, но имей в виду-другие люди не всегда могут дать тебе то, что ты хочешь.

Я отрезаю на разделочной доске четыре толстых ломтя хлеба и кладу на гриль. Достаю из корзины для овощей помидоры. Адам стоит, прислонившись к раковине, и смотрит на меня; я прикладываю помидоры к груди и, пританцовывая, возвращаюсь с ними к столу.

Адам смеется. Я режу помидоры и укладываю на гриль рядом с тостами. Вынимаю из буфета терку, а из холодильника сыр и, пока готовятся тосты, натираю сыр на разделочную доску. Я знаю, что между моей футболкой и поясом брюк есть просвет. И там, где спина переходит в ягодицы, виден изгиб-единственный, что у меня остался. Когда я переступаю с ноги на ногу, изгиб приоткрывается, и Адам его замечает.