Дженни Даунхэм - Пока я жива [litres]

«В романах для подростков наркотики и случайный секс обычно не встречаются на первых двадцати страницах. Но от большинства книг для подростков нормальный взрослый человек не расплачется так, что последние главы расплываются перед глазами и их почти невозможно читать. Выдающийся первый роман Дженни Даунхэм сочетает в себе и то и другое».

«Трогательный и смелый роман… напоминающий о том, что нужно ценить главное, ловить момент, быть смелее в желаниях и наслаждаться приключениями — даже если это всего-навсего поход в бассейн, чашка горячего шоколада или поездка по шоссе в дождь».

«… печальная, но прекрасная книга… Роман о смерти, который славит жизнь».

«… невероятно жизнеутверждающий роман, который учит радоваться жизни».

«Роман Даунхем правдив и смел, а персонажи потрясающе правдоподобны».

«„Пока я жива“ — роман настолько искренний, грустный и реальный, что мне бы хотелось быть его автором».

«Прекрасная лирическая книга, невероятно обостряющая восприятие и чувства. Для Даунхем нет запретных тем… Она повествует о жизни, которая сгорела так ярко, что у нас тоже возникает желание гореть, а не мерцать».

«Исполненный гуманизма, роман заставляет глубоко сопереживать его героям. Вряд ли кто-то сможет удержаться от слез, читая эту книгу».

«Этому роману суждено вызвать слезы у сотен тысяч читателей, которые непременно посоветуют его всем своим друзьям».

«Игра слов и отсылки к поп-культуре делают книгу невероятно привлекательной для подростков. Прямой, искренний и очень свойский разговор о сексе, преступлении и смерти ведется на равных: это не поучение и не проповедь. Выдающийся дебют».

«На удивление жизнеутверждающая книга».

«Роман-откровение… язвительный, смешной, не признающий никаких авторитетов… Трогательная и мудрая, прекрасно написанная книга, которая не выходит из головы… незабываемое произведение».

«Великолепный рассказ о жизни подростков… наглядно демонстрирующий, что без любви жизнь теряет всякий смысл».

«Трогательная, незабываемая история… о девушке, умирающей от лейкемии. Сюжет не из легких, но раскрыт он так оптимистично и вдумчиво, что читать роман — одно удовольствие».

Как бы я хотела, чтобы у меня был парень. Чтобы он висел в шкафу на вешалке, а я бы его доставала когда вздумается, и он смотрел бы на меня, как парни в фильмах, — так, словно я красавица. Тяжело дыша, он без лишних слов снимал бы кожаный пиджак и расстегивал джинсы. Под ними белые трусы; парень так красив, что у меня кружится голова. Потом он бы меня раздевал. Снимая с меня одежду, он шептал бы (слово в слово): «Тесса, я тебя люблю. Я без ума от тебя. Ты такая красивая».

Я сажусь на кровати и включаю ночник. Ручка есть, но нет бумаги, и я пишу прямо на стене: «Я хочу, чтобы на меня лег парень, хочу почувствовать тяжесть его тела». Потом ложусь и смотрю в небо. Оно странного цвета — угольно-красного, словно день истекает кровью.

Пахнет сосисками. По субботам всегда сосиски. А к ним пюре и капуста с луковой подливкой. Потом папа возьмет лотерейный билет, Кэл выберет числа, они с отцом усядутся перед телевизором с подносами на коленях и поужинают. Посмотрят «Икс-фактор» и «Кто хочет стать миллионером?». Потом Кэл сходит в ванную и ляжет спать, а папа перед сном будет допоздна курить и пить пиво.

Сегодня он уже заходил ко мне. Подошел к окну и раздернул занавески. «Смотри!» — сказал он, когда в комнату хлынул свет. Был день, и было небо, и в нем плыли верхушки деревьев. Его силуэт вырисовывался на фоне окна; папа стоял подбоченившись — этакий Могучий Рейнджер.

— Чем я могу тебе помочь, если ты все время молчишь? — проговорил он, подошел и присел на край кровати. Я затаила дыхание. Если долго не дышать, в глазах начинает рябить. Папа погладил меня по голове, нежно массируя пальцами кожу.

— Дыши, Тесса, — прошептал он.

Вместо этого я схватила с тумбочки шапку и натянула на глаза. Тогда он ушел.

Сейчас он внизу, жарит сосиски. Я слышу, как шипит жир, как булькает в кастрюле подливка. Не знаю, действительно ли все это слышно сверху, но меня уже ничем не удивишь. Я слышу, как Кэл расстегивает куртку (он ходил в магазин за горчицей). Десять минут назад ему выдали фунт и велели не разговаривать с незнакомцами. Пока его не было, папа курил на заднем крыльце. Я слышала шорох листьев, падающих на траву у его ног. Наступает осень.

— Повесь куртку и сходи спроси, не нужно ли чего Тессе, — говорит папа. — У нас есть черника. Вдруг она захочет.

Кэл в кроссовках; когда он прыжками поднимается по лестнице и входит в мою комнату, в его подошвах хлюпает воздух. Я делаю вид, будто сплю, но Кэла это не смущает. Он наклоняется ко мне и шепчет:

— Даже если ты со мной никогда больше не будешь разговаривать, мне плевать.

Я открываю один глаз и вижу два его голубых глаза.

— Я так и знал, что ты притворяешься, — ухмыляется Кэл. — Папа спрашивает, не хочешь ли ты черники.

— Нет.

— Что ему сказать?

— Скажи, что я хочу слоненка.

Кэл смеется.

— Мне будет тебя не хватать, — признается он и уходит, оставив меня лежать на сквозняке с открытой дверью.

Зои без стука заходит в комнату и плюхается ко мне на кровать. Она странно на меня смотрит — так, будто не ожидала здесь увидеть.

— Что поделываешь? — спрашивает она.

— А что?

— Ты больше не спускаешься вниз?

— Тебе что, звонил мой папа?

— У тебя что-то болит?

— Нет.

Она смеривает меня подозрительным взглядом, потом встает и снимает пальто. На ней короткое красное платье в тон сумочке, которую Зои бросила на пол.

— Ты куда-то собралась? — интересуюсь я. — У тебя свидание?

Она пожимает плечами, подходит к окну и выглядывает в сад. Водит пальцем по стеклу. Потом говорит:

— Может, тебе стоит поверить в Бога.

— С чего это?

— Как и всем нам. Всему человечеству.

— Едва ли. Похоже, Бог умер.

Она оборачивается и смотрит на меня. Лицо бледное, как зима. За ее плечом, мигая, по небу летит самолет.

— Что ты там написала на стене? — интересуется она.

Не знаю, зачем я дала ей это прочесть. Наверно, мне хочется, чтобы что-то случилось. Надпись сделана черными чернилами. Под взглядом Зои слова корчатся, как пауки. Зои перечитывает их несколько раз подряд. Терпеть не могу, когда она так жалостливо на меня смотрит.

— Да уж, это явно не Диснейленд, — тихонько произносит она.