Анатолий Логинов - Рокировка Сталина. С.С.С.Р .- 41 в XXI веке

том же звании. Почему я приехал не четыре часа назад? Изучал перспективы, которые

предоставляет СССР.

- Хо да? - спросил "кожаный". - И?

- У каждого из нас есть два выхода...

- Два выхода есть всегда. Даже, если тебя съели, - выкрикнул молодой парень в

широченной бесформенной рубахе навыпуск, столь же широких шортах и шлепках на

босу ногу.

- Слушай, это да! - подтвердил Каха. - В данном случае, можно остаться в СССР или

уехать в другую страну. С другими странами всё зависит от Ваших личных возможностей.

Только не забудьте, что все деньги, бывшие в грузинских банках и на их карточках,

пропали. То же самое с российскими и украинскими банками. Рассчитывать можно только

на средства в западных банках и то, что с собой. Включая вещи. Если "там" у Вас что-то

есть, устроитесь комфортней, чем в Союзе. Здесь пока ни Интернета, ни мобильников, ни

кондиционеров. Если окажетесь на Западе нищими - сами понимаете...

- А здесь? - спросила "артистка".

- Теперь здесь. Работа гарантировано найдется всем. Любой из нас по меркам сорок

первого года - серьезный квалифицированный специалист.

- Аба хо! - опять выкрикнул парень в рубахе. - Это я квалифицированный специалист?

Всю жизнь турецкое говно на базар таскаю!

Каха перевел на него глаза и ответил:

- Компьютер перезагрузить можешь?

- Запросто, - усмехнулся тот. - Даже письмо в "Ворде" накатаю. Вообще, продвинутый

пользователь.

- А наших дедов надо учить нажимать кнопку "Резет". Так что не только продвинутый

пользователь, даже пресловутая Моника Левински за спеца сойдет.

- Что, б*яди пропали? - поинтересовался "кожаный".

- Без понятия. Оральная техника госпожи секретутки никого не интересует. А вот

умение нажать на ту самую кнопку в случае зависания - очень даже. Стране нужны все,

кто умеет и, главное, хочет работать. В первую очередь - сисадмины, специалисты по

оргтехнике, механики, электронщики. Можно работать на государство, организовывать

артели или стать кустарём. В СССР многоукладная экономика, а безработных нет.

- А мне что делать? - спросила "собачница", поправляя очки с необычно толстыми

стеклами. - Шестидесятилетняя полуслепая старуха, училка-гуманитарий - кому я нужна?

Мои знания, умения, навыки в Советском Союзе сорок первого года неприменимы, а

привычки вредны.

- Вы считаете, что учителя литературы или географии стране не нужны? Разве есть

профессия древнее и уважаемее, чем учитель?

- Древнее есть, - опять пошутил "рубаха", - даже две!

- Мэорэ и журналисты? - уточнил Кахабар. - Обе трудно назвать уважаемыми. И кто-то

учил первых журналистов письму, - он опять обернулся к "собачнице". - Кроме того, вы

пенсионер! Можно жить на пенсию.

- И с какой стати СССР будет платить мне пенсию? - не сдавалась женщина. - В этой

стране я не проработала и дня.

- В проекте постановления партии и правительства этот пункт выделен отдельно. Вы

будете приравнены к своим фактическим ровесникам из СССР. Отношения государства с

гражданами "баш на баш" характерны для другого общественного строя.

- Но где я буду жить? - пессимизм женщины был вполне объясним. - Моей квартиры в

Тбилиси нет, даже до постройки дома, в котором я жила, ещё более двадцати лет. Я знаю

довоенный адрес моей семьи. Но кто и на каком основании меня там пропишет? И в

тесной комнате огромной коммуналки я буду только мешать.

- Это очень серьезный вопрос. На первое время всех нас расселят по общежитиям. Я

пока вселился в солдатскую казарму. Потом будут предоставлять квартиры. Поскольку

война отменяется, не придется много лет отстраивать сожженные города. Есть надежда,

что всё это произойдет гораздо быстрее, чем в тот раз, - лейтенант задумался над

последней формулировкой, потом махнул рукой, понятно и ладно. - А на Западе у Вас

что-нибудь есть?

Собеседница только вздохнула.

- Гмэртма дагапарос! - она перекрестила Кахабара. - На тебе Крест написан.

- Никто не говорит, - продолжил Вашакидзе, - что проблем нет. Есть. И больше, чем

хотелось бы. Но здесь их решать будем всей страной. А "там" каждому придется

заниматься этим в одиночку.

- А что с нашим товаром будет? - поинтересовался "рубаха".

- Те, кто везет полезный товар, например, машины или одежду, продадут его

государству по нормальной цене. Боюсь, что "Гербалайфы" и прочую подобную шебутень

можно выкинуть сразу. В СССР ее втюхивать некому.

- Это почему? - ожила толстая "ненько". - Тысячи людей пользуются предлагаемыми

мной биодобавками! Это гарантированное похудание! Я сама уже семь лет...

- Сколько же ты тогда весила? - поинтересовался "кожаный", скептически оглядывая

необъятные телеса.

- Я...Мы... Да вы... - тетка задохнулась от возмущения.

- Попробуйте сдать образцы ваших добавок на исследование в советские лаборатории,

- предложил пограничник, - вдруг, и в самом деле, от них есть польза. А нет, так хоть

правду узнаете. Это не "международные независимые эксперты", которые за двести

баксов и стрихнин, как биодобавку, в фотошопе сертифицируют.

- Ладно, - вмешался "кожаный", - кончай нас агитировать за Советскую Власть, - он

усмехнулся. - А ведь и вправду, за Советскую Власть! Не суть. Значит, говоришь, есть

несколько дней, чтобы разобраться и решить, что делать дальше?

- Есть.

- Нормалек. Успеем обсудить всё, и продумать. Вопрос серьезный, с наскока не

возьмешь, - мужик вдруг широко улыбнулся и закончил. - Выкрутимся! Где наша не

пропадала!

Восточная Пруссия, г. Кенигсберг .

Эрих Кох, обер-президент, гауляйтер Восточной Пруссии

По черепичной крыше и стеклам барабанили тугие струи дождя, а яблони в

окружающем виллу саду гнулись под резкими порывами ветра. Вилла называлась

"Иоахим", располагалась по адресу Оттокарштрассе, двадцать два, в дорогом районе

Амалинау. Считалось, что вилла принадлежит городскому управлению, но в Кенигсберге

все знали, что на самом деле она была "служебной резиденцией" государственного

советника Эриха Коха. Но четырех человек, сидевших за столом для совещаний в

кабинете на втором этаже здания, не интересовало буйство стихий за плотно

зашторенными окнами. Трое из них с предельным напряжением на лице изучали лежащие

перед ними документы, и только один разглядывал цветной иллюстрированный журнал.

Собственно, в этом не было бы ничего необычного. Человека с журналом звали Ганс

Адольф Прютцман. Он был немцем, и журнал "Der Spiegel" был немецким. А поскольку

большинство изучаемых тремя остальными участниками документов вышли именно из

его ведомства, он вполне мог позволить себе почитать прессу. Несуразность была в том,