передний - o 496d70464d44c373

Совершенно искренне. Единственное, чего я хочу – это вернуть

Валентина, опять оказаться рядом с ним и знать, что он в безопасности,

что ему хорошо. Я почти не сомневался, что с Валентином что-то

стряслось. У меня были самые неприятные предчувствия. И если ему

сейчас плохо – это целиком моя вина, потому что в эту историю он попал,

возжелав мне помочь. И теперь я обязан спасти его. Во-первых, потому,

что люблю, а, во-вторых, потому, что ведаю о благородстве.

Правда, и в понимании и всепрощении надо быть крайне осторожным.

Нельзя заниматься попустительством, от этого люди садятся на шею и

теряют представление о мере. Они не злые, они – паразиты. Нельзя

терять достоинство. О достоинстве мало кто задумывается.

*

В моей голове все утряслось. Теперь я должен был спасать Валентина, а

не заботиться о собственном благополучии. Я вспомнил, что все мое

расследование было проникнуто какой-то леностью. Да, мне интересно

было узнать, кто мой главный враг и вернуть то, что мне принадлежало по

праву (правда, я подписал несколько документов и сам себя этого права

лишил), но человеческое естество зиждется на самосохранении, и поэтому

в своих дознаниях я продвигался очень осторожно и даже неохотно. По

сути, это Диего меня подпихивал, иначе бы я уже давно выдумал себе

153

другое развлечение. Еще отказаться от расследования мне мешал

Валентин, а после того, как он исчез, отказаться было просто невозможно

– я бы не успокоился, не убедившись, что он в порядке.

Теперь, когда я почти знал и целиком предчувствовал, что у него

проблемы – действовать, и активно действовать стало намного легче. Как

если бы что-нибудь случилось с моей кошкой, ведь никто кроме меня не

может ей помочь, а главное – сама она себе не может защитить –

естественно, я ринулся бы на помощь без раздумий. Та же ситуация

сложилась с Валентином. От меня зависела его сохранность. С первого

момента нашего знакомства он отнесся ко мне с незаслуженным

вниманием, решил помочь мне, хотя я его не просил, но он сам

почувствовал, что я нуждаюсь в помощи. Я хотел его отблагодарить и не

потому, что испытывал чувство долга, как это случалось с моими

случайными спасителями вроде Коли и того водителя. От тех я отделался

минетом. А от Валентина разом не отмахнешься. Меня поражало его

великодушие. Валентину не было от меня никакой выгоды, он не любил

меня и не хотел, нас вообще ничего не связывало, и при этом он, не

задумываясь, оказал мне внимание. По сравнению с ним я был всего лишь

эгоистичным влюбленным. Ведь я не мог утверждать, что с тем же рвением

бросился бы спасать его не будь в него влюблен. Так моя искренность все

еще находилась под вопросом. Может быть, я хотел помочь ему, чтобы

заслужить награду, привязать его к себе, обязать. Боясь самообмана, я тем

не менее предпочитал не выводить себя на чистую воду полностью.

Я ехал на встречу с ди-джей дроном. Не было никакой загадки, просто не

все еще прояснилось. Это Диего всюду чудились секты и

законспирированные организации, я же в эту романтику особо не верил.

Необходимо верить во что-то очень практичное – у нас практичная

реальность. Поэтому я уже почти полностью смирился с тем, что всю эту

историю замутили бывшие коллеги и убийцы отца. Пока мне не открылись

их мотивы, но это как раз тот момент, который надо прояснить. Главного же

врага я вычислил.

Та стремительность, с которой начали развиваться события, и опасность,

наконец-то замаячившая на горизонте – они меня, естественно, пугали. Я,

черт побери, никогда не был мачо и никогда даже мысленно не желал себе

приключений с возможным смертельным исходом. Своим звонком

154

Валентин хотел предостеречь меня. Он уже однажды требовал, чтобы я

покинул Москву из предосторожности. «Сиди дома и не выходи на улицу»,

что содержала в себе эта формулировка? То, что опасность за углом. Я

уже не могу просто уехать из города, скрыться – за мной, видимо, следят,

врагами установлено место моего нахождения. То есть все даже хуже, чем

мне не хотелось бы. Но я не видел в своей жизни особой ценности. Я

никогда не стремился ввязаться в авантюру, но мне точно не была

свойственна трусость. Потом тот факт, что я должен был спасать не свою

жизнь, а жизнь любимого, действительно, бодрил меня и наделил

отчаянием.

Правда, мне мучительно не хотелось, чтобы все эта история

превратилась в чернуху с мафией и грубыми разборками. Такая уж у меня

тонкая сущность – не мое это. Мне подавай интеллектуальные поединки,

желательно, совершенные со вкусом, а о каком интеллекте и вкусе можно

говорить применительно к бизнесменам, избавляющимся от коллег-

соперников заказами? Я решил красиво довести это расследование до

крайней точки, а потом попросить помощи у Магометова.

Не стоило забывать и об элементарной осторожности и смекалке.

Именно поэтому, если кто и следил за домом на Маяковской – они так и не

увидели, как я выхожу из подъезда. В определенный момент оттуда

появилась только симпатичная блондинка. Зябко кутаясь в замшевое,

узкое пальто, прикрывая подбородок шарфиком, она с завистью глянула на

припаркованный Порше и вышла на дорогу ловить машину. К явному ее

неудовольствию первой остановилась восьмерка. Очень грязная и

побитая.

Вечером центр Москвы превращается в фантастическое место. Этот

город уже давно ничего не стыдится – он красив, загадочен, разнообразен.

Сумерки, к счастью, замалчивают его чрезмерную эклектичность. Да, это

во многом пошлая и безвкусная мировая столица, но не вечером, не

ночью. И не в своем типичном московско-сером цвете. Сталинская

архитектура постепенно избавилась от ассоциации с репрессиями –

возобладали ее стиль, умеренная помпезность и готическая

таинственность.

155

В Москве часто случаются серые дни, с серым небом, серым асфальтом,

серым дождем и загадочными зданиями на их фоне. Это абсолютно

киношная картинка. Центр Москвы – готовая декорация для мрачных

детективов и фильмов в стиле кибер-панк.

Именно об этом я думал, когда подъезжал к Сити с его уж совсем

утопическими небоскребами. Сочетание высокотехнологичной архитектуры

с атмосферной готикой сталинских зданий и обветшалым изяществом

классицизма и модерна создавало ощущение нездешности. И год от года

Москва все более вязла в ирреальности, в этой утопической будущности,

где нашлось место и небоскребам, и вычурным особнякам, и строгим

высоткам. Когда наступал вечер, начинался дождь или валил снег