Дима - ПОНЕДЕЛЬНИК

ОТ АВТОРА

Now you’re looking for God in exciting new ways

David Bowie “Lucy Can’t Dance”

Попытка написать художественное произведение во втором лице единственного числа

предпринимается не в первый раз. Сам я узнал о том, что это вообще возможно, благодаря

сборнику работ Бориса Дубина «Слово – письмо – литература», в котором среди прочего

отмечается: «…есть, например, экспериментальный роман Бютора «Изменение», именно так,

во втором лице, написанный, но это опять-таки исключение, к тому же крайне редкое…»1.

Затем, воспользовавшись Интернетом, я также отыскал сведения о романах «Человек,

который спит» Жоржа Перека, «Ребенок, которым ты был» Алена Боске, произведении

«Дневник мелкого буржуа между двух огней и четырех стен» Режи Дебре и, конечно, о

романе Итало Кальвино «Если однажды зимней ночью путник», который, как я понимаю,

является образцовым в этом вопросе. Мне не хотелось читать ни одну из перечисленных

работ, потому что к тому моменту я твердо решил написать собственную книгу во втором

лице, и был малодушный страх подпасть под влияние опыта предшественников. Так или

иначе, в результате (и все-таки во время работы над «Понедельником») мне удалось

ознакомиться только с романом Кальвино. Боязнь повториться сразу прошла. Думаю, «Если

однажды зимней ночью путник» и мой «Понедельник» – два совершенно разных

произведения, преследующих совершенно разные цели, и объединяет их разве что

заявленное повествование от второго лица и важная тема книг. «Второе лицо» в литературе

не самый простой метод, но мне кажется, у него есть довольно яркие перспективы. Можно

добиться глубокого, если не абсолютного, погружения читателя в произведение (эффект

компьютерных игр), а какой писатель не мечтает о чем-то подобном?

Москва – 2005

1 Дубин Б.В. Слово – письмо – литература: Очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С.376.

Пн.

…уже полчаса ты идешь по незнакомому городу.

Это и не городок даже, а, скорее, заброшенный завод или недействующая

электростанция. Вокруг тебя блочные здания, с пыльными окнами и бетонными стенами,

поросшими травой. Здания грязно-серые. Почти все двери и ворота открыты настежь, но

внутри этих строений ничего нет. Изредка на полу или на дороге ты замечаешь черные,

маслянистые пятна. Наверное, все-таки завод, электростанции ведь не такие. Впрочем,

раньше тебе никогда не приходилось оказываться в подобных местах, поэтому ты не можешь

сказать со всей уверенностью. Где-то вдалеке высятся гигантские трубы. Они не дымят.

От улицы, по которой ты идешь, справа и слева постоянно ответвляются другие улочки,

поменьше. Скорее всего, твоя дорога – главная. «Главная артерия», - зачем-то решаешь про

себя. Крайне утомительно каждый раз вглядываться в эти проулки, но твоя голова

поворачивается рефлекторно. Наверное, ты надеешься кого-нибудь отыскать, хоть одно

живое существо (удивительно: мошкары нет, даже ее), вот и вертишь головой, изучая каждое

ответвление, каждый дом и угол. Но ни души. А все проулки одинаковые, и мусор везде

один и тот же. И все-таки ты упорно идешь по главной улице, никуда не сворачивая –

заводские строения одинаковой высоты никак не закончатся, трубы по-прежнему далеко

впереди. Прошло еще двадцать минут.

Боковые улочки ведут, как тебе кажется, к другим зданиям и выводят на параллельные

улицы. Иногда, далеко на горизонте, ты замечаешь нечто вроде песчаных косогоров или

холмов. Цвет бежевый. Что это за насыпи, понять невозможно – слишком далеко, зрения не

хватает, да и зачем? Ты все идешь вперед, школярски вертишь головой. Ты не чувствуешь

усталости, ноги не ноют, но при этом тебе очень холодно. И холод какой-то необычный.

Ощущение такое, будто он растекся по телу и засел, просто заполнил тебя изнутри и сидит.

А куда же запропастилось солнце? Небо сплошь в пресной дымке.

Вдруг мысль-укол: очень странно, но ты совершенно не помнишь, откуда идешь. Как

тебя сюда вообще занесло? Без сомнения час назад это еще было известно. Более того, час

назад твое движение полнилось смыслом: оказавшись по какой-то причине в заброшенном

городке, ты сознательно выходишь на центральную улицу и идешь именно вперед, никуда не

сворачивая. Нельзя точно сказать, была ли недавно эта заводская территория такой же

безлюдной. Наверное, люди все-таки встречались, говорили с тобой, может, о чем-то

просили – ты не помнишь точно. Но значит ли это, что городок мгновенно опустел? Или тебя

случайно занесло на недействующую территорию? И случайно ли?

Ты не останавливаешься. Не кажется глупым или подозрительным, что прошлое взяло да

и выветрилось из головы – там, скорее всего, не произошло ничего настолько важного,

чтобы паниковать. Ты идешь по главной улице заводского городка и продолжаешь вертеть

головой. По ходу в помещении одного из зданий, прямо около ворот, замечаешь каркас

машины. Он пыльный, помятый, когда-то, возможно, был палевого цвета. Идешь дальше. И

неожиданно становится страшно. Тебя сковывает ужас, кровь стремительно приливает к

голове, в ушах звенит. По-видимому, четкое осознание того, что забыта и цель твоего

движения, пришло только сейчас.

Не страшно забыть, откуда идешь, ведь это осталось позади, уже прожито. Но ведь

отныне неизвестно и куда ты движешься. А без этого любое твое действие лишается смысла

– тебя, считай, просто нет. Возможно, эта улица или «артерия», как ты ее кличешь, все еще

главная, наверняка она до сих пор куда-то ведет, и через каждые двадцать метров от нее

2

действительно ответвляются другие улочки, но какая тебе от этого польза? Никакой. Теперь

это всего лишь бесконечная улица, по которой тебе идти вечность. Можно, конечно,

свернуть назад, но тогда ты лишь пойдешь по бесконечной улице в другую сторону.

От этой противоестественной пустоты тебе и становится жутко. Ты замедляешь шаг,

делая новое открытие. Час или больше назад из твоей жизни сбежали все звуки и запахи –

так дико, что даже не хватило смелости признаться себе в этом раньше. И солнце – оно,

наверное, растворилось там же, где твои воспоминания. А ужас от бесцельности движения

между тем все обволакивает и обволакивает – ужас грузный, дышать нечем. Твои глаза

расширяются, и ты начинаешь, что есть мочи, кричать. Орешь долго, поворачиваешься на

месте и кричишь, надрываешься во все стороны. Оттого, что не слышишь своего крика и не

ведаешь, слышен ли он кому-нибудь еще. Ты кричишь потому, что не знаешь, есть ли кто-то

другой и вырывается ли из твоего горла хотя бы малейший хрип. Теперь тебе не дано узнать.