Дима - o f2ea2a4db566d77d

Василисой глазами, он осознаёт, что же его так покоробило – она совершенно трезва».

Увидев Яшу, женщина не улыбнулась и никак не прореагировала.

-

Гражданка Рощина, что это вы такая грустная? – бодро спросил участковый и в шутку

отдал ей честь.

-

Привет, Яша, - только и ответила она, тихо, бесцветно.

-

Какие-то проблемы? – поинтересовался Яков уже серьёзно.

-

Нет-нет, - встрепенулась Василиса.

-

А Иван где?

- В Вяртсиля, на рынке. Я хотела его встретить, но слишком рано приехала, он раньше

обеда не вернётся… Теперь не знаю, что делать. Но не могу одна дома сидеть. Там…

Рощина замолчала и снова опустила взгляд.

- Что там? – подбодрил её Яша.

-

Да что-то на душе неспокойно…

- На душе? – переспросил участковый, невольно с сомнением в голосе.

- Да, на душе, - усмехнулась Василиса и посмотрела ему прямо в глаза. – Думал, у

таких, как я, души нет? Ты небось считаешь, что я от счастливой жизни такая? Пью и всё

такое.

- Ладно, ладно тебе, - примирительно запротестовал Яша. – Я ничего такого не имел в

виду. Что случилось-то? С Иваном поругалась?

- Нет. Всё как обычно, просто не могу одна дома сидеть. Сам знаешь, в Пиенисуо почти

никого не осталось… Короче, справлюсь. Ты иди, всё в порядке.

- Ну бывай, - Яша не заставил уговаривать себя дважды.

«Он безотчётно хочет сопроводить свои слова каким-нибудь ободряющим жестом, сжать,

например, Рощиной плечо или просто улыбнуться ей, но в последний момент решает, что это

будет неуместно. Ему некомфортно от этого желания». Быстрым шагом двинулся по шоссе в

сторону милицейской комнаты. «Встреча с Василисой напоминает ему о бобровом деле, о

недавнем посещении деревни Пиенисуо в компании с Орвокки и следом – о неприятном

разговоре с дояркой Морозовой. Яков до сих пор не может определить, просто ли старуха

искала, на ком сорвать зло, или, действительно, знает что-то важное, о чём сам он не

догадывается»

«Он вспоминает последние слова Татьяны Ивановны. «Здесь все убийцы. Вглядись им в

лица, пока не поздно. Что ты там увидишь?». В чьи лица? Егоровны и Зайцевой? Яков

никогда не видел их вместе с дояркой, не похоже, чтобы они ладили. Василиса, Иван?

Обычная пьянь. Кого сегодня серьёзно возмущает соседство с алкоголиками? Так, чтобы

пыхать праведным гневом – с чего бы это? Яша внутренне признаёт, что никогда не

интересовался делами Пиенисуо, какая-то информация, естественно, могла от него

ускользнуть»

«Что ты там увидишь, вглядись в их лица… Яша представляет Василису, с которой только

что общался. Самое обычное лицо, сухая кожа, заметные морщины, то ли пигментные пятна

на лбу, то ли грязь, волосы с проседью, давно окрашенные хной. Прямо в глаза смотрит

очень редко, а так – отводит взгляд. Не потухший взгляд, не глупый. Вид у неё какой-то

побитый в этот раз. Когда пьяная – хорохорится, прёт вульгарно. Но вряд ли Иван её

колотит, скорее уж она его. Яков предполагает, что такая растерянная она была с

непривычки – от трезвости. А почему не подвыпившая как всегда? Стояла недалеко от

магазина, а за водкой не зашла. Денег нет? Поэтому Ивана ждала? Чтобы сам не пропил? А

зачем это «на душе неспокойно»?..»

105

«Яков снова представляет лицо Василисы, концентрируется, восстанавливая его по

памяти». Он продолжал идти. Мимо в обе стороны изредка проезжали машины, с участков

вокруг доносился хозяйственный шум. «Всё это отвлекает. Он не привык думать на ходу.

Воспоминание о лице, как экран испорченного телевизора – дёргается, ускользает. Наконец

мысленным взором Яков схватывает лицо Рощиной во всех деталях, целиком. На несколько

секунд. Но почему-то теперь оно видится ему обтянутым прозрачной оболочкой. Вроде

жидкого стекла или силикона»

«Под этим тонким, прозрачным слоем пигментные пятна растекаются чернильными

кляксами. И без того загорелое лицо Морозовой ещё больше темнеет и идёт лёгкой рябью.

Теперь оболочка уже не такая прозрачная – Яша вглядывается в мутные воды, и под её

поверхностью, там, где секунду назад чётко представлялось лицо женщины, начинает что-то

копошиться. Яков не может разглядеть, что именно. То ли водоросли, то ли мох, то ли

шерсть. Он быстро представляет лицо Ивана и снова видит то же самое: под его кожей,

ставшей прозрачной, что-то живёт. Другое, не такое, как у Василисы. Яков представляет

лицо Морозовой – опять тот же эффект. Тогда он вызывает в памяти лицо Орвокки. И не

видит ничего. Под идеально прозрачным слоем оказывается только лицо самой Орвокки,

неприятно застывшее, как посмертный слепок. Яков одёргивает себя, думает, это уже

слишком – куда только не заводит мысль, если дать ей волю. Стоп»

Он прибавил шагу, уже почти бежал. Страдал одышкой, но не остановился.

Посреди Анонниеми, в заброшенном, как многим казалось, доме весь день играла музыка –

то ли кто-то приехал, то ли сама по себе. Что за музыка – не разобрать. Она звучала громко,

но сквозь деревянные стены так, будто проигрыватель окунули в пластиковую бочку. Может

быть, в чреве дома, не связанная с внешним миром ни окнами, не дверьми, ни единой

щёлочкой, каким-то хитрым образом существовала особая внутренняя комната.

-

Две попытки самоубийства за год – это уже слишком, тут с ума любой сойдёт. Мне

кажется, я отупела. В хорошем смысле. Наверное, после очень сильных эмоциональных

переживаний и такого физического стресса наступает какая-нибудь фаза сбережения

энергии. Уже скучно думать о том, о чём я думала раньше. И никакой остроты чувств. Ты

просто не думаешь. И не чувствуешь. И мне кажется, у меня что-то с памятью. Когда я

вспоминаю, нет уверенности, что всё произошедшее случилось со мной в действительности.

Честно говоря, так теперь со всеми моими воспоминаниями. Всё прошлое как будто в сон

превратилось. И ещё я не могу со всей уверенностью сказать, что не умерла тогда. Хожу тут

неупокоившимся призраком. Это странно. Вроде воспоминания о самоубийстве должны

быть мне противны, но иногда они дарят покой. Думая о том, как верёвка сдавила горло, я

как будто возвращаюсь в некую исходную точку, откуда всё начинается. И сознание

проясняется. Я порой даже жалею, что эти воспоминания стираются из памяти – жизнь с её

суетой вновь заглатывает, ты вновь погружаешься в водоворот неосознанности, автоматизма

– а в той точке была чистота и ясность. Я человек. Я иду. Я ищу. Ничего лишнего. Глупо,

конечно, повторять самоубийство снова и снова, чтобы удерживать эту чистоту сознания, да

чего уж там – это вообще-то дико смешная затея. И невозможно это. Хотя почему? Может,