Орехов Виталий - Демиургия

Рассвет

Я поднимаю глаза и вижу рассвет. Так выглядит солнце, когда оно встает в небе над Ипанемой в ясную погоду. Розоватое небо с легким запахом персиков ласкает взор… Я вижу этот рассвет и не могу смотреть на него. Перечитывая письмо в третий раз я спрашиваю ее: «Почему?», но письмо молчит и нестройный ряд букв продолжает властно смотреть на меня, презрительно и без жалости к страданиям моим. Листок тревожит мои руки, им чуждо его механическое прикосновение, им странно дотрагиваться до воодушевленного душой нежной и прекрасной, которую я так люблю, клочка бумаги. Но буквы портят все. Они слишком нестройны, слишком не вписываются в общее мое восприятие мира и действительности и потому особенно враждебно настроены ко мне, я же не жалую их ни в коей мере, это будет непозволительно и слишком роскошно для них, для листка и, что греха таить, для меня тоже. Я кладу листок.

Я кладу листок на деревянный стол, лакированный еще три года назад, и требующий, причем настоятельно и назидательно новой лакировки. Но листок давит на стол, пальцы, к которым стол привык, как привыкают к старым знакомым, с которыми не замечаешь их присутствия, но чувствуешь что-то постороннее в душе, когда уж слишком явно они о себе напоминают, пальцы глупо тарабанят по старому лаку и думают о листке. Я вспоминаю.

Я вспоминаю отчетливо и ясно, как такси, почему-то в дождливый день одиноко стоящее более у дороги, нежели у выхода из аэропорта, познакомило меня с принцессой, сидящей в нем и отдающей приказание экипажу следовать в Хотель «Апроадор», на восточной границе мыса, недалеко от Костакабаны. Принцесса давала наказ водителю медленно и тихо, как и позволительно принцессе, как только и могут давать наказы коронованные особы голубейших кровей. Она нисколько не ожидала увидеть меня, в пальто цвета дождя в Осло, на другом конце земного шара, который за столько времени перестал казаться мне огромной версией глобуса из класса в детстве, но ставшим мне пристанищем на отпуске под названием жизнь, с глазами, полными любви к кофе и ненависти к самолетам, а потому стремящимися в Хотель «Апроадор» не меньше принцессы. Ее взгляд сразил невежду, так рьяно ворвавшегося в ее покои, нарушившего священное таинство наказа слуге, не ожидавшего увидеть никого, кроме слуги, собственно, в такси. Выученные «Hotel Aproador, por favor» вырвались из моих губ до того, как я заметил принцессу, до того, как я заметил, что я нарушил, возможно, древнейший закон в мире, о том, что такси должно принадлежать одному человеку, имеющему важное подтверждение и в нашем материальном мире, ведь в каждом теле есть лишь одна душа. Так и таксист, Харон шоссе, не позволяет вмешиваться нам, когда мы желаем совершить то, что по незнанию кажется логичным и правильным. Слишком много кажется нам логичным и правильным, когда есть возможность использовать бессмысленный инструмент, данный нам от рождения, который некоторые называют умом, большинство же даже и не предполагают, что он нужен не только для складывания налоговых чеков. Взгляд принцессы сразил мое невежество, я понятия не имел, как будет по-португальски «Извините, я и не мог предположить, что это такси уже занято», а потому бездушным «Excuse me» не только осложнил ситуацию, но практически должен был сам себя повесить, чтобы хоть частично оправдать свое бессмысленное существование в этом, как мне тогда казалось, в этом бессмысленном мире.

В этом бессмысленном мире есть, однако же, что-то, что дарит надежду, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего, который, несомненно лучше вчерашнего и уж с позавчерашним ни в какое сравнение и идти не может. Это движение надежды для многих является мотивом жить, для избранных является самим смыслом существования души, несомненно, бессмертной. Принцесса, которая относилась к избранным из избранных, относится к ним и сейчас и будет относиться и после конца времен к сословию, чья суть выше понимания, выше всех категорий и выше небес над Ипанемой, оценила мгновенно, меньше, чем за время, что мое невежество не будет исправлено никакими орудиями, насколько искусны они бы не были, что любое движение ее будет воспринято не только не верно, но и нарочито напротив, что увещевания о том, что такси занято, будет не идти ей и что ехать нам с принцессой предстоит в одно сторону, идет дождь, а у невежды нет зонта, при том, что вокруг больше нет ничего, похожего на такси хотя бы отдаленно, позволили произойти чуду, которое называется счастьем, хотя это наиболее неподходящее название для ощущения счастья. На английском, которые британцы зовут «языком белых воротничков» принцесса провела аудиенцию, в которой сообщила, что готова разделить со мной такси, если я своим влажным видом не испорчу ее августейший наряд. Невежда и помыслить не мог о подобной удаче и согласился (хотя о понятии «соглашение» не могло быть и речи, это следовало бы означить капитуляцией) с принцессой и вошел в экипаж, который тут же помчался в сторону восточной границы мыса, недалеко от Костакабаны.

Недалеко от Костакабаны, не далее, чем в полумиле вы найдете укромное место, которое благодаря причудливому своему расположению освещается лишь два раза в день — утром, когда солнце встает приветствовать холод ночи, чтобы, однако, незаметно, подобно разрушительной болезни уничтожить его, и вечером, перед самым заходом красного, устающего солнца, когда оно пахнет персиками, словно фруктовый рынок во время продажи урожая. Там какой-то плотник, видимо, один из немногих своих коллег догадавшихся о смысле своей работы, поставил беседку, раскрасил ее в свой любимый цвет – изумрудный, и лакировал куда более тщательно, нежели был лакирован мой стол. В этой беседке почти никогда никого нет, поскольку добраться туда можно только зная путь, а он как тайна мастера, которая передается от отца к сыну, хранится лишь несколькими людьми, большинство из которых никогда не воспользуются своим тайным знанием. Так мы учим тригонометрию в классах, чтобы потом с трудом отнимать суммы денег друг от друга. Так мы постигаем, что значит любить, а потом дарим розы три раза в году, по определенным числам. Принцесса, которая являлась избранной из избранных, знала, что секунда стоит того, чтобы прожить ее, умело обходила условности мира и я виделся с ней в этой беседке, сначала редко, потом часто, а потом я забывал, что такое редко и часто, потому что я видел принцессу. Мы не замечаем, что здоровье – это здоровье, что книга – это Книга, что Деньги – это деньги. Так я не замечал до поры, что принцесса, с которой я имел возможность, счастье, случай, судьбу, что в принципе, есть один и тот же перевод слова, которое мы правильно и назвать не можем, познакомиться – Принцесса. Забывая о времени, иногда о пространстве, а потом обо всем, что было в мире кроме Принцессы, я забывал о мире самом. Он терял смысл, становился невесомым и посему просто испарялся в моем сознании. А она так любила цветы…