Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Став точкой средоточия этих многочисленных чаяний, опасений и затаённых обид, Гитлер и оказался фигурой истории. То, что произошло, нельзя представить без него самого. В его лице конкретный человек в очередной раз продемонстрировал возможность насильственным путём изменять ход исторического процесса. В этой книге будет показано, сколь заразительными и мощными могут оказаться многообразнейшие пересекающиеся настроения времени, когда в каком-то конкретном человеке соединяются гений демагога, дар выдающегося тактика в политике и способность к тому самому «магическому совпадению», о котором говорилось выше: «История иной раз любит сосредотачиваться в каком-то одном человеке, которому затем внимает весь мир»[58 - Burckhardt J. Op. cit. S. 166.]. И тут никак нельзя упустить из виду, что взлёт Гитлера стал возможен только благодаря уникальному совпадению индивидуальных и всеобщих предпосылок, благодаря той с трудом поддающейся расшифровке связи, в которую вступил этот человек со временем, а время – с этим человеком.

Эта тесная взаимозависимость лишает в то же время почвы любого рода утверждения по поводу каких-то сверхъестественных способностей Гитлера. Не демонические, а типичные, так сказать, «нормальные» черты и облегчили главным образом ему путь. Описание этой жизни покажет, насколько сомнительными и идеологизированными представляются все теории, трактующие Гитлера с точки зрения его принципиального противопоставления эпохе и её людям. Он был не столько великим противоречием своего времени, сколько его отражением – то и дело сталкиваешься тут со следами некоей скрытой тождественности.

Но сознание всей важности объективных предпосылок – и настоящая работа пытается воздать им должное также и формально, в первую очередь в специально включённых в неё «Промежуточных размышлениях», – подводит и к вопросу о том, в чём же заключалось особое воздействие Гитлера на ход событий. Конечно, абсолютно верно утверждение, что совокупное движение «фелькише»[59 - «Фелькише» – расистско-националистическое движение, возникшее в Германии в последней четверти ХIХв., с ярко выраженной антисемитской направленностью, ставшее идеологической предтечей национал-социализма. – Прим. переводчика.], развернувшееся в двадцатые годы, нашло бы отклик и приверженцев и без его участия[60 - Norte E. Der Faschismus in seiner Epoche, S. 451.]. Но есть основания полагать, что оно было бы всего лишь одной из более или менее заметных политических групп в рамках системы. То же, что придал ему Гитлер, представило собой ту неподражаемую мешанину из фантастики и последовательности, которая, как увидит читатель, в высшей степени выражает сущность самого его творца. Радикализм Грегора Штрассера или Йозефа Геббельса был и оставался всего лишь нарушением действовавших правил игры, которые как раз таким нарушением и закрепляли свою легитимность. Радикализм же Гитлера, напротив, отменял все существующие условия и вносил в игру новый, неслыханный элемент. Многочисленные трудности бытия и комплексы недовольства того времени порождали бы, вероятно, периодические кризисы, но, не будь этого человека, не привели бы к тем обострениям и взрывам, свидетелями которых мы стали. От первого кризиса в партии летом 1921 года и до последних дней апреля 1945 года, когда он прогнал Геринга и Гиммлера, позиция его оставалась незыблемой; он не терпел над собой никаких авторитетов – даже авторитета идеи. И своим грандиозным произволом он тоже делал историю – способом, который уже в его время представлялся анахроничным и, надо надеяться, никогда больше не будет применён. Это была цепь субъективных выдумок, неожиданных ударов и поворотов, поразительных по своему коварству поступков, идейных самоотречений, но всегда с упорно преследуемым фантомом на заднем плане. Что-то от его своеобразного характера, от того субъективного элемента, который навязывался им ходу истории, находит своё выражение в формулировке «гитлеровский фашизм», столь распространённой в тридцатые годы в марксистской теории; и в этом смысле национал-социализм вполне обоснованно определяется как гитлеризм.[61 - См., например: Frank H. Im Angesicht des Galgens, S. 137, 291; Heiber H. Adolf Hitler, S. 157.]

Однако остаётся вопросом, был ли Гитлер последним политиком, который с таким пренебрежением мог игнорировать весь вес взаимоотношений и интересов, и не становится ли ныне давление объективных факторов намного сильнее, а одновременно тем самым исторические возможности преступника крупного масштаба намного слабее; ведь несомненным является то, что ранг в истории зависит от той свободы, которую историческое действующее лицо отвоёвывает себе у обстоятельств: «Нельзя действовать по принципу, – заявил Гитлер в своём секретном выступлении весной 1939 года, – уходя от решения проблем путём приспособления к обстоятельствам. Нет, следует приспосабливать обстоятельства к требованиям»[62 - Из выступления Гитлера 23 мая 1939 года в рейхсканцелярии перед руководителями вермахта, цит. по: Domarus M. Hitler. Reden und Proklamationen, S. 1197.]. С таким девизом, выразившим в очередной раз попытку соразмерить себя с образом великого человека, и прожил этот «фантазёр» свою авантюрную, доведённую до последней черты и в конечном счёте потерпевшую полное фиаско жизнь. Кое-что говорит, пожалуй, за то, что с ним, наряду со многим другим, завершилось и следующее: «Ни в Пекине, ни в Москве, ни в Вашингтоне не сидеть уже больше такому же одержимому безумными мечтами о переделке мира… У единоличного главы нет больше свободы действий для осуществления своего решения. Он умеряет аппетиты. Узоры ткутся длинной рукой. Гитлер, можно надеяться, был последним экзекутором „большой“ политики классического типа».[63 - Augstein R. Hitler, und was davon blieb. In: Der Spiegel, 1970, Nr. 19, S. 100 f.]

Коль скоро мужи уже не делают историю или делают её в меньшей степени, нежели весьма долго считала просветительская литература, то этот человек, надо полагать, сделал больше, чем многие другие. Но одновременно, и в совершенно необычной степени, история сделала его. В эту «безликую личность», как называет его одна из последующих глав, не вошло ничего из того, чего бы ещё не было, но то, что в неё вошло, обрело тут небывалую динамику. Биография Гитлера – это история непрерывного и интенсивного процесса взаимообмена.

Таким образом, подведём итог сказанному, остаётся вопрос, может ли историческое величие сочетаться с ничтожными или невзрачными пропорциями личности. И тут не лишено смысла вообразить себе судьбу Гитлера в случае, если бы история не представила в его распоряжение те обстоятельства, которые вообще пробудили его и сделали рупором захвативших миллионы людей комплексов возмущения и враждебности. Он влачил бы одинокое существование где-то на краю общества, существование ожесточившегося и преисполненного мизантропией человека, мечтающего о великой судьбе и не могущего простить жизни то, что она не посчиталась с ним и отказала ему в роли всепобеждающего героя: «Угнетало только полнейшее отсутствие какого-либо внимания, из-за чего я тогда страдал больше всего», – так вспоминал Гитлер о времени своего вступления в политику[64 - Hitler A. Mein Kampf, S. 388.]. Крах существовавшего порядка и присущие эпохе страх и предчувствие перемен дали ему для начала шанс выйти из тени безвестности. Величие, считает Якоб Буркхардт, это – потребность страшных времён.[65 - Burckhardt J. Op. cit. S. 166.]