Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Различные списки членов, сохранившиеся из начального периода истории партии, дают все же не слишком дифференцированную картину, примерно тридцать процентов они называют чиновниками либо служащими, затем шестнадцать процентов – торговцами, в их числе немало владельцев мелких и средних предприятий, искавших у НСДАП защиты от нажима профсоюзов, остаток же составляют солдаты, студенты, люди свободных занятий, в то время как в руководстве преобладают представители романтической городской богемы. Директива партийного руководства 1922 года содержала требование ко всем местным организациям, чтобы они отражали социологическую картину своего региона и чтобы в их руководящем органе лица с высшим образованием ни в коем случае не превышали трети его членов[344 - «Директива по образованию местных организаций», см.: Tyrell A. Fuehrer befiehl…. S. 39; Luedecke K. G. W.Op. cit. S. 101. По этому вопросу см. также: Franz-Willing G.Op. cit. S. 126 ff.; далее: Maser W. Fruehgeschichte, S. 254 f. В1925 году, после освобождения Гитлера из Ландсбергскойтюрьмы, когда была образована новая партия, упомянутыйпринцип утратил свою силу; соответствующее предложение, внесённое от имени организации в Ильменау в 1926 году напартсъезде в Веймаре, было решительно отвергнуто, «поскольку движение стоит на позиции свободного избрания руководителей», см.: НА 21/389.]. Примечательным для партии было как раз обстоятельство, что в то время она привлекает людей любого происхождения, любой социологической окраски и её динамика развивается как движение по объединению соперничающих групп, интересов и эмоций. Когда национал-социалисты немецкого языкового региона на межгосударственной встрече в августе 1921 года в Линце называли себя «классовой партией», это происходило в отсутствие Гитлера, который всегда понимал НСДАП как решительное отрицание классового антагонизма и преодоление оного на пути антагонизма расового: «Наряду с представителями среднего сословия и буржуазии за национал-социалистическим следовало очень много рабочих, – говорилось в одном полицейском донесении в декабре 1922 года, – старые социалистические партии усматривают (в НСДАП) большую опасность для их дальнейшего существования». Тем, что приводило многочисленные противоречия и антагонизмы, из которых она была соткана, к общему знаменателю, и была как раз позиция ожесточённого отпора как пролетариату, так и буржуазии, как капитализму, так и марксизму: «Для классово сознательного рабочего нет места в НСДАП, точно так же как и для сословно настроенного буржуа», – заявлял Гитлер.[345 - Heiden К. Geschichte, S. 34; Deuerlein E. Der Hitler-Putsch, S. 159.]

Если рассматривать все это в целом, то внимание и приверженцев давал национал-социализму раннего периода не какой-то класс, а менталитет – та якобы аполитичная, а на деле послушная начальству и жаждущая, чтобы ей руководили, конструкция сознания, которая имела место во всех слоях и классах. В изменившихся условиях республики обладатели этого сознания увидели, что их нежданно-негаданно оставили в беде. Смутные комплексы страха, которыми они были преисполнены, ощущались ими с особой силой ещё и потому, что новая форма государственности не создала никакого авторитета, могущего в будущем полагаться на их привязанность и лояльность. Рождение республики из беды поражения, проводимая державами-победительницами, в особенности Францией, диктуемая страждущим непониманием политика возмездия за давние грехи кайзеровских времён, гнетущий опыт голода, хаоса и расстройства денежного обращения, а также, наконец, неверно толковавшаяся как забвение национальной чести политика выполнения условий Версальского договора порождали глубочайшую неудовлетворённость в плане потребности отождествления себя с государственными порядками, той потребности, которой эти люди всегда были обязаны и какой-то частью уважения к самим себе. Будучи лишённым блеска и униженным, это государство было для них ничем – оно не побуждало их к преданности и не вызывало у них фантазии. Строгое понятие о порядке и почтении, которое они пронесли в своём неосознанном умонастроении неприятия через все хаотические события времени, представлялось им в условиях республики с её конституцией как раз и поставленными под вопрос всей этой демократией и свободой печати, разногласиями и партийными торгами; с приходом новой государственности они во многом перестали понимать мир. В своём беспокойстве, они шли в НСДАП, которая была не чем иным, как политической организацией их собственной растерянности, обретшей развязные замашки. И в этой связи получает своё объяснение тот парадокс, что их тяга к порядку и добрым нравам, к верности и вере находила, как они это чувствовали, самое лучшее понимание именно у проникнутых духом авантюризма представителей партии Гитлера с их во многих отношениях тёмным и необычным жизненным фоном. «Он сравнил довоенную Германию, где царили только порядок, чистота и пунктуальность, с нынешней революционной Германией», – говорится в одном из отчётов о ранних выступлениях Гитлера; вот к этому-то внушённому нации инстинкту правил и дисциплины, либо принимавшему мир упорядоченным, либо не принимавшему его вообще, и обращался при все более возраставшем одобрении этот начинающий демагог, называя республику отрицанием немецкой истории и немецкого естества, отождествляя её с духом делячества и карьеризма, в то время как большинство хочет «мира, но никак не свинарника».[346 - Из выступления 20 апреля 1923 года, цит. по: Boepple E. Op. cit. S. 54 и др.; см. также: Phelps R. H. In: VJHfZ, 1963, H.3.S. 301.]

Актуальные лозунги поставлялись Гитлеру инфляцией, которая хотя ещё и не приняла тех невиданных причудливых форм, как это будет летом 1923 года, но всё же привела практически к экспроприации значительной части среднего сословия. Уже в начале 1920 года марка упала до одной десятой своей довоенной стоимости, а два года спустя она составляла одну сотую («пфенниговая марка») её прежнего курса. Государство, задолжавшее со времён войны 150 миллиардов марок и видевшее во все ещё продолжавшихся переговорах о репарациях приближение новых тягот, освобождалось таким образом от своих обязательств, это же касалось и всех других должников; для заёмщиков кредитов, коммерсантов, промышленников, в том числе и в первую очередь для почти полностью освобождённых от налогов и производивших продукцию с минимальными затратами на заработную плату экспортных предприятий, инфляция была благом, так что они не были лишены заинтересованности в дальнейшем расстройстве денежного обращения и, по крайней мере в общем, не предпринимали ничего для его нормализации. С помощью дешёвых денег, которые в условиях их прогрессирующего обесценивания возвращались назад во много раз ещё более дешёвыми, эти люди безудержно и беспрепятственно спекулировали в ущерб национальной валюте. Проворные дельцы в течение всего нескольких месяцев сколачивали сказочные состояния и создавали почти из ничего мощные экономические империи, которые провоцировали тем более отрицательную реакцию, потому что их создание шло рука об руку с обнищанием и пролетаризацией целых общественных групп, владельцев долговых обязательств, рантье и мелких вкладчиков, не имевших вещественной собственности.