Фест - Адольф Гитлер (Том 2)

Не кто иной как Франц фон Папен перепутал все расчёты Шляйхера и неожиданно помог НСДАП обрести новый шанс. В нём соперничающие между собой противники Шляйхера усмотрели наконец фигуру «общего защитника».[319 - Bullock A. Op. cit. S. 241.]

Всего две недели спустя после вступления генерала на пост главы правительства Папен высказал кёльнскому банкиру Курту фон Шрёдеру свою заинтересованность во встрече с вождём НСДАП. Случилось так, что контакты совпали по времени с уходом Грегора Штрассера, а это могло быть истолковано кругами покровителей-промышленников в том смысле, что революционные, антикапиталистические настроения в партии если и не преодолены, то во всяком случае лишились своего главного выразителя. Да и постоянный рост голосов, подаваемых за коммунистическую партию, что снова подтвердилось на ноябрьских выборах в рейхстаг, способствовал преодолению предубеждения предпринимателей против Гитлера, тем более что пропаганда НСДАП работала под лозунгом: Если завтра партия распадётся, то послезавтра в Германии прибавится 10 миллионов коммунистов. Будучи главой кёльнского «клуба господ», Шрёдер обладал широкими связями с представителями рейнской тяжёлой промышленности. Он и раньше не раз активно выступал в поддержку Гитлера, набрасывал планы экономической политики национал-социалистов, а в ноябре 1932 года подписал составленную Яльмаром Шахтом петицию, содержавшую неприкрытую поддержку претензий Гитлера на власть. Тогда Папен в резком заявлении отверг это выступление как недопустимое, теперь же он обрадовался и согласился, когда Шрёдер пригласил его на встречу с Гитлером, назначенную на 4-е января.

Разговор, состоявшийся в обстановке строжайшей секретности, начался с горького, полного упрёков монолога Гитлера, вращавшегося в основном вокруг его унижения 13-го августа. Только некоторое время спустя Папену удалось установить согласие, свалив на Шляйхера всю вину за отказ президента назначить Гитлера канцлером. Затем он предложил создать коалицию между дойч-националами и национал-социалистами во главе с неким подобием дуумвирата, состоящего из него самого и Гитлера. В ответ Гитлер снова произнёс «длинную речь», как фон Шрёдер показал на Нюрнбергском процессе, «в которой он утверждал, что будучи назначен канцлером, не сможет отказаться от своего намерения самому в одиночку возглавлять правительство. Но люди Папена, продолжал Гитлер, все же могли бы войти в его правительство в качестве министров, если выкажут готовность участвовать в политике, которая изменит многое. К числу упомянутых им изменений относились удаление социал-демократов, коммунистов и евреев с ключевых позиций в Германии и восстановление порядка в общественной жизни. В принципе Папен и Гитлер пришли к согласию»[320 - Из показания Шрёдера, сделанного им 3. 11. 1945, цит. по: Nazi Conspiracy and Aggression, Vol. II, p. 922 ff.]. В ходе дальнейших переговоров Гитлер получил ценную для него информацию о том, что у Шляйхера нет полномочий на роспуск парламента и что НСДАП, следовательно, может не опасаться новых выборов.

Встреча эта с полным на то основанием была названа «часом рождения третьего рейха»[321 - Bracher K. D. Aufloesung, S. 691. Гитлер и сам признавал, что встреча в Кёльне носила переломный характер; тогда, как он выразился, у него «сложилось впечатление, что его дела очень даже неплохи»; см.: Hitlers Tischgespraeche, S. 365. Впрочем, представленная здесь версия не является бесспорной. В частности, сам Папен протестовал против неё (см. его письмо в газету «Дас парламент», N 14, 8.04.1953. Однако версия, изложенная в его книге воспоминаний и оправданий, в немалой мере рассчитана на легковерие читателя. Так, например, он пытается придать этой встрече абсолютно случайный и второстепенный характер; он постоянно подчёркивает, что она преследовала чисто ознакомительные цели. Но этому противоречат не только показания фон Шрёдера, равносильные данным под присягой. Гитлер ещё за несколько недель до встречи отказался вести переговоры с Папеном. Если более поздние утверждения Папена о том, что не было сделано никакого предложения, на самом деле соответствуют действительности, то все же решающим остаётся одно обстоятельство: Гитлер мог считать, что через Папена к нему обращался Гинденбург. Предложение заключалось, по крайней мере, в личности Папена, и он как дипломат должен был бы это знать и наверняка знал. Далее Папен уверяет, что вёл беседу в интересах и для поддержки Шляйхера и что дуумвират касался не Гитлера и его, а Гитлера и Шляйхера. Уже сама трусливая таинственность, окружавшая встречу, говорит об абсурдном характере этой версии.], ибо от неё идёт прямая причинная связь к тому, что произошло 30-го января под знаком коалиции, впервые наметившейся в Кёльне. Одновременно переговоры снова бросали свет на те предпринимательские круги, которые поддерживали гитлеровские амбиции. Пока, правда, все ещё не выяснено, не коснулся ли разговор в конце и катастрофического финансового положения партии и обсуждались ли конкретные меры по уплате её долгов. Однако уже сами переговоры как таковые без сомнения укрепили кредитоспособность партии и вообще вернули ей статус участника политической жизни. Ещё 2-го января консультант НСДАП по налоговым делам заявил в одном из финансовых учреждений Берлина официально, для занесения в протокол, что партия сможет заплатить налоги только ценой своей независимости; а теперь Геббельс отметил в дневнике, что у партии «снова высокая котировка». Хотя он и не указывал, как часто утверждается, на «внезапное улучшение» её материального положения, но всё же писал, что у него «нет охоты заботиться о скверном финансовом положении организации. Если мы на этот раз добьёмся своего, все это перестанет играть какую-либо роль».[322 - Goebbels J. Kaiserhof, S. 235 f. Неверно интерпретирует эту запись в дневнике, напр., У. Ширер: Shirer W. L. Op. cit. S. 175. См. в этой связи: Turner Н. А. Ор. cit. S. 35 ff.]

В той же мере, в какой кёльнская встреча восстановила веру национал-социалистов в собственные силы и близкую победу, она нанесла, пожалуй, решающий удар по Шляйхеру и его правительству. Сознавая надвигающуюся опасность, канцлер немедленно информировал прессу, а затем попросил аудиенции у Гинденбурга. Но на просьбу о том, чтобы президент принимал впредь Папена только в его, Шляйхера, присутствии, он получил уклончивый ответ, показавший ему всю слабость своей позиции: Гинденбург больше не собирался предпочитать государственные институты и принципы корректного выполнения служебных обязанностей своему «юному другу» Папену, обладавшему столь лихим шармом и так прекрасно умевшему рассказывать анекдоты.

Окончательно ясно это стало в разговоре, который Папен в свою очередь провёл с Гинденбургом. Вопреки истине он сообщил президенту, что Гитлер наконец-то стал уступчивее и отказался от требования единоличной правительственной власти. Но вместо того, чтобы пожурить Папена за своеволие, Гинденбург ограничился словами, что и сам «сразу же подумал, что это (шляйхеровское) изложение ситуации не может соответствовать действительности», и даже поручил Папену оставаться в контакте с Гитлером лично и строго секретно. Наконец он попросил своего статс-секретаря Майснера ничего не говорить Шляйхеру о поручении, данном Папену. Тем самым президент сам включился в заговор против своего же канцлера.[323 - См. по этому поводу: Meissner О. Staatssekretaer, S. 254 ff.; Papen F. v. Op. cit. S. 261, а также показания Майснера на так называемом Вильгельмштрассе-процессе: Протокол от 4. 05. 1948, S. 4607.]