Свободин А.П. - В мире актеров

Пьеса Саймона сделана с уверенным знанием технологии жанра (встречное движение сюжета, фехтовальный диалог в отличном, кстати, переводе Л.Мелковой). По мере того как Барни "учится жить", освобождается от панциря респектабельности и движется от темно-синего костюма, строгого галстука и крахмальной рубашки к свободной коричневой спортивной куртке, его партнерши совершают как бы обратное движение. От скандально раскованной Элейн до анекдотически зажатой, нестерпимо приличной и с "философией" Дженнет. В последней Барни точно обретает себя, каким он был в начале, но в женском образе.

Однако есть более существенное движение героинь Алисы Фрейндлих. Когда мы знакомимся с последней, то понимаем, что самой-то ценной личностью, несчастной и драматичной была первая.

Не просто перевоплощение, но

с р а в н е н и е

характеров составляет нерв игры актрисы. Перевоплощение же виртуозно, увлекательно. Высшая школа актерской игры, класс это доставляет удовольствие зрителю само по себе.

Три женщины разительно отличаются пластикой. Ни одного потрясающегося жеста, ни одной знакомой интонации. Актриса не прибегает к замысловатому гриму, но добивается полнейшей неузнаваемости, – обыкновенное актерское чудо.

Алиса Фрейндлих сочувствует, улыбается, издевается – можно определить ее отношение к каждой из трех ее героинь.

Элейн Новаццо. Остроумна последним остроумием. У нее нет ни сил, ни времени на подыскание приличных синонимов. Она называет вещи своими именами. И "вещи" не первого сорта и "имена" не для нежного слуха. Предистории у нее нет. Как она жила – не знаем. Но она единственная из трех, которую актриса наделяет глубоким чувством. В этой легкой комедии она ближе всех к серьезному психологическому театру. Постепенно мы понимаем, что несмотря на бурный, "кинжальный" диалог Элейн с Барни приход ее в эту сверхухоженную квартиру – акт отчаяния, а не поступок из серии "день-ночь, сутки прочь". Она приговорена, легкие ее неизлечимы. На финише жизни она ищет близости, чтобы хоть на миг согреться, почувствовать себя женщиной. Но заметно раньше Барни она понимает, что они с ним не найдут общий язык слишком разительно несовпадение состояний. Ее согреет окурок, который она подберет на лестничной площадке у лифта перед тем как исчезнуть. Алиса Фрейндлих умеет играть эти "блиц-эпизоды". В браваде нагибается она за окурком, поднимает его и в этот момент что-то пронзает нам душу.

Бобби Митчел, напротив, предысторию имеет. Маленькая актриса, певичка, эстрадница, где-то, у кого-то, в чем-то снявшаяся. Ей мерещатся грандиозные контракты, ей все еще чудится успех, во сне она просыпается знаменитой. Бобби Митчел никогда не реализуется. Маленький человек в погоне за счастьем. От этого можно "свихнуться", с ума сойти. Она уже пациентка психиатрических лечебниц, подданная марихуаны. С горьковатым юмором играет актриса невероятную смесь из полуистерической исповеди, танцевальных па, перепадов апатии и бурлеска. И все это с милой иронической усмешкой. В каскадном стиле ведет эту сцену и Владислав Стржельчик. В начале Барни старается завоевать Бобби, он уже не тот, что в первой новелле, он осмелел, он учится обращаться с женщиной. Но поняв, что перед ним, он прилагает отчаянные усилия, чтобы избавиться от Бобби. Даже закуривает с ней сигарету с наркотиком.

Однако эта часть кажется протяженнее нежели следует. Может быть это ощущение проистекает оттого, что мы, зрители, раньше Барни, догадались что к чему у этой бабочки с опаленными крыльями. А весь свой сарказм актриса обращает на третью свою героиню. Дженет Фишер этакая хрупкая, этакая застенчивая, этакая угловатая. Движется бочком, садится на стул бочком. Не выпускает из рук своей сумочки – точно это нечто живое, в чем ее защита и спасение.

Игра с сумкой, борьба за сумку с партнером – урок комедийного мастерства. Давно не приходилось видеть столь отточенной "игры с предметом". Помню как Алиса Коонен на одном из последних своих вечеров рассказывала о том, что такое "игра с веером" в драмах из светской жизни, утраченная ныне на театре. Знаменитая актриса держала в руках веер, подаренный ей Марией Николаевной Ермоловой. И чуть-чуть показывала. Это был танец рук, немой диалог с вещью, так много говоривший о характере женщины. Игра с сумкой Алисы Фрейндлих напомнила мне этот эпизод теперь уже театральной истории.

Меланхоличная Дженнет, которой изменяет муж, разочарована в... человечестве. У нее томный взгляд, она философствует, она смущена. Глядя на нее думаешь: любой грех, только не это занудство! Она напоминает героиню одного из рассказов Чехова, которая не знает чего ей хочется: "конституции или севрюжины с хреном". Беспощадный сценический шарж!

...И Барни остается один. Сломать рисунок своей жизни ему не удалось, "взрыва" не получилось. Да и что можно было сломать в этом изысканном интерьере, в котором всякая вещь подушечки, креслица, стульчики неподвижны, а ложе словно памятник, который нельзя и думать тронуть. Тут пыль сдувается десять раз на дню. Интерьер склонен самовосстанавливаться. Работа художника О.Земцовой и проста и точна.

И Барни устраивает имитацию "слома". В этот несостоявшийся "дом свиданий" он приглашает на свидание... свою жену. Давай просто встретимся! – говорит он. И кажется, – проживя бок о бок четверть века они встретятся в первый раз. Финальная точка Стржельчика трогательна и проста.

Спектакль напоминает балет, сюжет которого – сам балет. Начинается с приседаний у станка, а заканчивается бравурным парадом вариаций, прыжков и "фуэте". Демонстрация изощренного мастерства. Мы соскучились по ней в драматическом театре. Очень серьезным критикам она кажется чуть ли ни чем-то сомнительным. А как хорошо, когда следишь за каждой интонацией, наслаждаешься жестом. И я уверен – не будет и двух одинаковых спектаклей. Тут поле для импровизаций. Два прославленных мастера всякий раз играют по-другому – пробуя, выискивая, находя все новые ритмы, нюансы, неожиданности. Концерт для двух дорогих инструментов! Можно и не быть пророком, чтобы предсказать, что "Этот пылкий влюбленный" сделается ленинградской достопримечательностью, театральным сувениром. Его станут дарить на дни рождений и праздники.

– "Примите два билета на Алису Фрейндлих и Владислава Стржельчика!"

Ненапрасная красота

Треплев не сразу заметил, что в комнате есть еще кто-то. Бросился к ней. В эту ночь дождь лил не переставая. Она была голодна, продрогла, из города шла пешком, хотя дважды обмолвилась, что лошади ее стоят поблизости. Не хотела, чтобы Треплев жалел ее. Разговор все прерывался, в голове ее была сумятица, точно начиналась лихорадка. Но вот она заговорила о своем призвании: "Теперь уже я не так... я уже настоящая актриса... Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – все равно, играем мы на сцене или пишем, – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и, когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни".