Макс Лукадо - В деснице благодати

меня в моряка, наследие, обряды и ритуалы не превратят меня в христианина. «Бог дает

оправдание верующему не потому, что высоко ценит его веру, но потому, что высоко

ценит Того (то есть Христа), в Кого он верит»1.

Не пытайтесь сделать то, что может сделать только Бог

Вернемся к моему приглашению на морскую прогулку. Да, я помню, я говорил, что

вы, скорее всего, откажетесь, но давайте представим себе, что вы не так умны, как в

действительности, так что согласились и взошли на борт.

Вы сразу забеспокоились, заметив, что парус я поднял на какие-то полфута. Еще

более странным вам показалось, что я уселся перед слегка приподнятым парусом и

начал дуть на него.

— Почему вы не поднимете парус? — спрашиваете вы.

— Потому что я не могу его надуть, — вздыхаю я.

— Пусть его надует ветер, — не унимаетесь вы.

— Нет, я так не могу. Ведь я должен сам управлять моей яхтой.

Это слова законника, который, пыхтя и отдуваясь, старается направить свое

суденышко на небеса (не замечали, что многие религиозные люди зачастую словно бы

задыхаются?).

Постепенно нас с вами отнесло от берега в море, и налетела свирепая буря. В

палубу бьют струи ливня, наша скорлупка раскачивается на волнах.

— Сейчас брошу якорь! — кричу я.

Вас радует, что я, по крайней мере, знаю, где у меня якорь, но тут же до полного

ступора ошеломляет то, что я с этим якорем вытворяю.

Сначала я волоку якорь на нос яхты и с силой бросаю на палубу.

— Теперь мы спасены! — кричу я.

Но, конечно же, это пустые слова. Буря усиливается.

Тогда я перетаскиваю якорь к мачте и встаю на него обеими ногами.

— Я встал на якорь! Теперь нас не будет так болтать!

Но волны по-прежнему швыряют нас как хотят.

— Вы тоже должны встать на якорь! — командую я.

Окончательно разозлившись и не на шутку опасаясь за свою жизнь, вы отнимаете у

меня якорь и отправляете его по назначению, в море.

— Макс, неужели вы даже не знаете, что якорь должен держать судно, а не

наоборот?

Законник этого не знает. Он держится сам за себя. Опору он ищет исключительно в

том, что есть у него самого — это его происхождение, его закон и его татуировка.

Когда налетает буря, законник хочет прикрепиться якорем к своим делам. Он сам себя

спасет. В конце концов, разве он не принадлежит к правильной группе людей? Разве он

не исполняет правильный закон? И разве он не прошел правильное посвящение?

(Кстати, никогда не задумывались, почему многих религиозных людей в жизни так

штормит?)

Суть в том, что спасение — дело Бога.

Помните притчу о реке? Первый брат, гедонист, построил хижину и назвал ее

замком. Второй брат, обвинитель, следил за ним и называл его нечестивым. А законник, третий брат, укладывал камни и полагался на собственные силы. Он — пример

безбожной религиозности, он складывает свои добрые дела в бурлящий поток, рассчитывая, что они позволят ему подняться вверх по течению. В итоге все трое

отвергли предложение перворожденного сына, и все одинаково далеки от отца.

Смысл этой притчи и смысл сказанного Павлом в Послании к Римлянам один и тот

же: только Бог спасает Своих детей. Под небом есть только одно имя, силою которого

совершается спасение, и это не ваше имя.

А русалка, вытатуированная на вашей руке, тут вообще ни при чем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Задумаемся о свершенном Богом. Он не предал

забвению наш грех, не отступил от Своих принципов.

Он не закрыл глаза на наше непослушание и не снизил

Своих требований. Не отменяя наш грех, Он принял его

на Себя и — даже представить невозможно — вынес

Себе приговор. Святость Бога сохранена. Наш грех

наказан. А мы искуплены. Бог делает то, что сами мы

сделать не можем, чтобы мы стали такими, какими и

мечтать не осмеливались — совершенными перед Ним.

КАКОЙ БОГ!

6

Рим. 3:12-26

ВОЗЗВАНИЕ К МЕРТВЫМ

...Все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного.

<...> ...Так что заграждаются всякие уста, и весь мир становится виновен пред Богом...

Рим. 3:12, 19

Несколько недель назад я ездил на Средний Запад, чтобы забрать двух моих

старших дочерей. Они провели неделю в летнем лагере. В лагере они побывали не

впервые, но впервые забрались так далеко от дома. Время они проводили прекрасно, у

них было множество интереснейших занятий, но все же девочкам было не по себе. Они

скучали по маме с папой. Да и маме с папой нелегко давалась разлука.

Не желая рисковать из-за возможных задержек авиарейсов, я вылетел на день

раньше. Родителям не разрешалось встречаться с детьми до 17 часов, так что я погулял

по окрестностям, полюбовался видами, хотя постоянно поглядывал на часы. Я приехал

сюда не ради пейзажей. Я приехал за своими детьми.

К месту я подошел к 15 часам. Поперек грунтовой дороги была натянута веревка, на

которой покачивалась табличка с напоминанием о том, что «родителям вход запрещен

до 17.00».

У веревки я оказался не первым. Там уже стояли другие родители. То и дело

кто-нибудь смотрел на свои часы. Никаких серьезных разговоров, только дежурные

«как дела?», «откуда вы приехали?» и «сколько у вас детей?». Все примерно в таком

духе. Наши мысли уносились вдаль по этой пыльной дороге. Где-то в половине пятого я

заметил, что несколько родителей придвинулись ближе к веревке. Чтобы не отставать, я тоже придвинулся поближе. Хотя почти все пространство перед веревкой было уже

заполнено, там оставалось местечко для одного человека. Я протиснулся мимо

какой-то родительницы, которая не услышала звон ипподромного колокола. Мне было

жалко ее, но не настолько, чтобы уступить ей мою беговую дорожку.

За пять минут до «времени X» все разговоры смолкли. Хватит заниматься

пустяками, тут дело серьезное. Гоночные болиды выстроены на старте. Бегуны уперлись

подошвами в колодки. Пошел обратный отсчет. Нам только и нужно было, чтобы

кто-нибудь убрал веревку.

Для выполнения этой благородной миссии на дороге появились два воспитателя.

Они прекрасно понимали, что нельзя просто взять один конец веревки и перейти с ним

на другую сторону дороги перед толпой родителей. Такой шаг стал бы роковым — им

ни за что не уцелеть под копытами рванувшего вперед табуна. Вместо того чтобы

рисковать жизнью, они взялись каждый за свой конец веревки и по условному сигналу

бросили ее на землю (им уже не раз доводилось такое проделывать).