Неизв. - Дай Андрей Поводырь в опале.

Первое, сударь! - грозно прорычал я, когда два дюжих казака ввели лектора в кабинет. - Не находите ли вы, культурный и, смею надеяться, образованный человек! Не побоюсь этого слова - интеллигент! Что обвинение господ государевых, служащих в иной губернии, это подло? Чтож вы им в глаза там, у себя в Красноярске, этакого не говорите?

Двери в приемную остались открытыми. Это я так распорядился. Знал, что с Шашковым непременно притащатся его кураторы - Потанин с Ядринцовым и Колосовым. И говорил я большей частью для них. Сам же лектор мне и при первой нашей встрече не понравился. Он, как говаривал дон Карлеоне, не сицилиец. Не было в нем чего-то такого... Крепкого. Внутреннего стержня, что ли. Вот в моих "областниках" - был. А в этом красноярском болтуне - нет.

Боитесь? - гаркнул я, едва Серафим открыл рот для оправданий. - Тявкать явились исподтишка сюда, ко мне? Нет уж! Не позволю! Имейте отвагу говорить в лицо! Что? У меня в губернии воры перевелись? Казнокрады и взяточники? Взялись помогать, так помогайте, а не...

А вы, господа, - обращаюсь теперь к приглашенным гостям. - Фиксируйте. Записывайте. И дознание сразу... Так сказать, по горячим следам. Будем ловить и наказывать. На берегах Великого океана тоже должен кто-то служить, вот и поедут...

И еще! С вас, милейший Серафим Серафимович, список. Кто, когда, где и сколько. Откуда известия до вас дошли. Кто подтвердить ваши обвинения способен. Чтоб нашим... правоохранительным органам не с пустого места начинать! Отправляйтесь немедля. К утру все должно быть готово.

Вам все ясно, Ириней Михайлович?

Точно так, Ваше превосходительство, - Варешка с горящими от предвкушения новых расследований глазами, лихо щелкнул каблуками. - Следующим же утром. Согласно бумаг господина Шашкова.

Эм... Ваше превосходительство? - нерешительно, и даже как-то тоскливо, поинтересовался лектор. - А ежели эти... Гм... Подозреваемые. Не в вашем, Ваше превосходительство, подчинении?

Это вы о Горных начальниках, что ли намекаете? - снова рычу. Что за бестолочь! О моей взаимной "любви" с Фрезе уже каждая собака от Урала до Владивостока знает. - Так вы, пишите. Пишите! Бумага, она, знаете ли - все стерпит. А мы передадим по инстанциям. И не нужно благодарить. Это наш долг!

На лице Шашкова легко читалось, что благодарить он и не собирался. Еще бы! Легким движением губернаторской руки, из благородного разоблачителя превратиться в рядового кляузника...

Я думал, на этом чудачества доморощенных революционеров и закончатся, но - нет. На последней, пятой лекции, куда, меня за каким-то Дьяволом принесло, эти неуемные нигилисты устроили самый настоящий флэш-моб. И организатором всего этого непотребства, совершенно неожиданно, стал самый, как мне казалось, здравомыслящий человек из Потанинского кружка - Евгений Яковлевич Колосов.

Колосов был выпускником того же Сибирского кадетского корпуса, что и Потанин. Только окончил его лет этак на семь или восемь позже. Мой Карбышев, в бытность свою учащимся этого же самого военного училища, кстати, тоже застал бравого новоявленного фельдфебеля Колосова, высочайшим приказом произведенного в прапорщики. После выпуска, шесть лет служил в Забайкалье в артиллерийских батареях линейного казачьего войска. Пока в начале шестидесятых его не направили в Санкт-Петербург, в Николаевскую академию Генерального Штаба.

И ведь вот в чем ирония Судьбы. Не отличился бы по службе, не выделился бы сноровкой и способностями - не поехал бы в столицу. Не принял бы участие в деятельности Сибирского землячества, не заразился бы этой иллюзией общественной жизни. Служил бы честно, глядишь, и до генерала бы дослужился.

Но случилось то, что случилось. Поручик попросил отставки "по семейным обстоятельствам", и, конечно же, ее получил. Какое-то время служил на прииске в Забайкалье. Переехал в "просвещенный" Томск. Решив пропагандировать "политические идеи и рационализм", открыл небольшую частную школу, с обширной библиотекой при ней. И на почве общей для них любви к книгам, подружился с Кузнецовым - редактором неофициального приложения к "Губернским Ведомостям". А тут как раз и Потанин с Ядринцовым явились, не запылились...

Рационализм я полностью поддерживаю, а пропаганду недолюбливаю. Но что эти люди знают о пропаганде? Так что какой-либо угрозы в деятельности Евгения Яковлевича я не нашел. И был не против того, чтоб молодой Ядринцов привлек поручика в отставке к работе в Обществе Грамотности.

Это я потом узнал, что мои нигилисты сговорились превратить последнюю лекцию в демонстрацию. У Колосова были знакомцы среди семинаристов, которые снабжались у него книжками для чтения вне семинарских занятий. Он и пришел на лекцию Шашкова с целым отрядом семинаристов. В зале благородного собрания один угол был занят эстрадой для оркестра. Поручик встал у перил так, чтобы видеть весь зал, часть семинаристов держал возле себя, других же расставил вдоль стен зала по всей его длине. Они должны были смотреть на своего вожака и подхватывать его аплодисменты. Участники "заговора" заранее познакомились с содержанием последней лекции, в ней, между прочим, шла речь о необходимости открытия сибирского университета. Тут выделялась одна лишь фраза: "Нам нужен университет!". Эту-то фразу решено было превратить в мятежный крик.

В назначенный час зал был битком набит публикой; боковые проходы заняты молодежью, в том числе учеными и их помощниками из местных. Появление лектора по обыкновению встретил гром рукоплесканий. Официально никакого чиновника к нему для контроля приставлено не было, но председатель Казенной палаты, коллежский советник Михаил Алексеевич Гиляров, как представитель того самого "старого чиновничества", с несколькими седоголовыми соратниками, придвинули свои стулья вплотную к кафедре. Я расположился на, так сказать, галерке. В самом последнем ряду, так чтоб хорошо все слышать, но не смущать своим присутствием слушателей.

Лекция началась. Когда из уст лектора вылетала какая-нибудь особенно дерзкая фраза, чиновники приподнимались со своих кресел, стараясь разглядеть, не рукописная ли тетрадь у него в руках. Когда лектор произнес ожидаемые слова, Колосов прямо с эстрады крикнул: "Нам нужен университет!". Семинаристы, стоявшие около стен, подхватили клич, и вот вся аудитория дружно и громко скандирует: "Нам нужен университет!"

Шашков закончил свою последнюю речь огненной цитатой из статьи профессора истории Казанского университета Афанасия Щапова:

Про новгородцев летопись постоянно говорит: "Взвониша вече, всташа и идоша..." Да, нам нужно снова возбудить, развить в себе посредством мирской сходчивости, совещательности и инициативы, тот энергический, деятельный, живой дух любви, света и соединенья, с которым в смутное время междуцарствия предки наши, живя миром, сходились единодушно, решительно, энергически на мирские сходы, на областные земские советы,- все вместе - и бояре, и гости или купцы, и посадские, и волостные мирские люди, крестьяне, и думали думу крепко всею своею землею и решили земское дело. Нам нужно снова такой же мировой дух любви, совета и соединенья, с каким тогда русские земские люди дружно, живо переписывались между собой, сошлись на сход в Москву и составили земский собор...