Гай Крисп - Историки Рима

4. Этот муж, благодаря славным делам и врожденному величию, по праву может быть причислен к героям. Если действительно, как полагают философы, существуют четыре главные добродетели: умеренность, мудрость, справедливость и храбрость — и примыкающие к ним внешние свойства: щедрость, удачливость, сила власти и знание военного дела, — то император все их вместе и каждую в отдельности с великим усердием воспитывал в себе. Прежде всего, он отличался столь незапятнанной чистотой, что, как известно, после смерти супруги ни разу не отведал любовных утех. Он любил приводить рассказ Платона о Софокле, которого уже на склоне лет как-то спросили, имеет ли он еще сношения с женщинами. «Нет, — ответил трагический поэт и добавил: — Я избавился от этой страсти с радостью, как освобождаются от сумасбродного и жестокого хозяина». В подтверждение этой мысли он часто напоминал также слова лирика Вакхилида, которого читал с большим удовольствием. «Как хороший художник, — говорил Вакхилид, — сообщает прелесть лицу, так целомудрие придает красоту возвышенной жизни». В расцвете юношеских сил он вовсе избежал этого порока, и даже слуги, хотя это случается нередко, не подозревали его в похоти.

Умеренность в делах любовных еще более укреплялась в нем благодаря воздержанию в пище и сне, в которых он очень себя ограничивал и на родине, и за ее пределами. В мирную пору люди, близко его знавшие, поражались тому, что и как мало ест император, казалось даже, будто он намерен вскоре одеть плащ философа; и во время разных военных походов можно было наблюдать, как он, по солдатскому обычаю, на ходу принимал грубую и скудную пищу. Силы своего закаленного в трудах тела император восстанавливал очень коротким сном, затем пробуждался, лично проверял смену постов и караулов, а после этих серьезных дел принимался за науки. Если бы могли заговорить светильники, служившие императору по ночам, они бы поведали о том, как непохож был на других императоров Юлиан, который — они тому очевидцы — не уступал страстям даже в той мере, в какой требует природа.

Вот некоторые из многочисленных свидетельств его мудрости. Великий знаток военных и гражданских дел, он очень ценил вежливое обхождение и требовал его от окружающих постольку, поскольку считал нужным избавить себя от их высокомерия и надменности. Он был старше добродетелью, чем возрастом; он внимательно следил за всеми судебными разбирательствами, сам не раз проявлял несгибаемую волю на судейской скамье, был строгим блюстителем нравов, совершенно равнодушен к богатствам, пренебрегал всем смертным — одним словом, всегда считал, что человеку мудрому стыдно кичиться телом, когда у него есть душа. Многое говорит и о его справедливости. Прежде всего, Юлиан по-разному подходил к каждому делу и к каждому человеку, был грозен, но не жесток; далее, он обуздывал пороки, наказывая лишь некоторых, и чаще грозил мечом, чем пользовался. И последнее (многое я опускаю): император, как известно, столь снисходительно отнесся к нескольким своим открытым врагам — заговорщикам, что со свойственной ему добротой смягчил тяжелые наказания.

Храбрость его доказывают непрерывные битвы, военные походы и способность выносить и лютый холод, и жару. Сила тела нужна воину, сила духа — императору, но он сам однажды храбро сразил копьем грозного врага в бою и не раз, грудью преграждая путь бегущим, один останавливал отступление. Разоряя царство неистовых германцев, воюя в дымящихся песках Персии, он бился в первых рядах и вселял мужество в воинов. Многие хорошо известные примеры выдают в Юлиане знатока военного дела: он осаждал крепости и города в самых опасных обстоятельствах, строил боевые порядки разными способами, разбивал лагеря со всеми мерами предосторожности и в здоровых местах, располагал дозорные и полевые посты наиболее разумным образом.

Сила власти Юлиана была настолько велика, что его горячо любили даже тогда, когда боялись. Разделяя общие опасности и труды, он карал трусов в разгар битвы, и когда еще был цезарем, водил воинов против диких племен, даже не платя им жалования. Но об этом говорилось раньше. Обращаясь как-то с речью к взбунтовавшимся воинам, он пригрозил им, что вернется к частной жизни, если те не успокоятся. В конце концов из многих примеров достаточно привести следующий: одними словами он убедил выросших среди рейнских снегов галльских воинов пересечь обширные пространства и через знойную Ассирию дойти до рубежей Мидии.

Удачливость Юлиана проявлялась так часто, что порой казалось, будто он победно преодолевает неимоверные трудности, оседлав самое судьбу — свою давнюю добрую покровительницу. И когда император покинул западные области, все народы до конца его дней жили в нерушимом мире, как бы успокоенные неким земным кадуцеем. 756

Немало есть достовернейших свидетельств и его щедрости. Отметим среди них сокращение податей, отказ от «денег на корону», 757отмену долгов, накопившихся за долгое время, установление равных прав в тяжбах казны с частными лицами, возвращение городам налогов и имений, кроме тех что были изъяты прежними властями через продажу, по-видимому, законную. Да и вообще император никогда не был жаден до денег и полагал, что они будут сохраннее у своих хозяев, вспоминая нередко, что Александр Великий на вопрос, где находятся его сокровища, добродушно ответил: «У друзей».

Перечислив известные мне добродетели императора, расскажу, пусть и не по порядку, о его дурных свойствах. Он был легкомыслен, но, оступившись, позволял вернуть себя на путь истины и таким похвальным обычаем смягчал этот свой недостаток. Он был словоохотлив, почти никогда не умолкал и с особой страстью искал предзнаменований, чем походил на императора Адриана. Скорее суеверный человек, чем истинный исследователь жертвенных животных, Юлиан без всякой жалости предавал закланию бесчисленные стада, и говорили даже, будто не хватит быков, если император вернется из Парфии, ведь именно так случилось с императором Марком, 758о котором дошли следующие слова:

οί βóες οί λευκοί Μαρκω τω καίσαρι χαίρειν

άν πάλιν νικήσης, άμμες άπωλóμευα. 759

Неравнодушный к рукоплесканиям черни, он нетерпеливо добивался похвал даже за самые незначительные дела и, стремясь заслужить любовь, нередко вступал в беседы с недостойными людьми. Как бы то ни было, сам император утверждал, будто при нем вернулась обратно на землю та древняя Справедливость, которая, по словам Арата, 760взошла на небо в обиде на пороки людей, и с этим можно бы согласиться, если бы кое в чем Юлиан не поступал по произволу и подчас не оказывался недостойным самого себя. Законы, которые он издавал, за малым исключением не были суровы, но давали строгие предписания или налагали запреты. Правда, среди них был жестокий указ, не позволявший заниматься преподаванием христианам — грамматикам и учителям риторики, если те не перейдут к почитанию богов. Незаконным было и то, что он разрешал вводить в городские советы лиц, которые не могли быть их членами либо как чужеземцы, либо из-за своего происхождения, либо из-за особых прав.