И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Не все заседания семинаров посвящались рефератам. За­слушивались также и доклады об оригинальных работах. В ка­честве докладчиков выступали как ученики Ландау, так и фи­зики из других институтов и городов, желавшие обсудить свои работы. Как правило, еще до семинара с работой знакомили Ландау, и, если он находил ее интересной, она допускалась на семинар. Сам Ландау обо всех своих работах докладывал на семинаре.

Сделать доклад на семинаре было трудно, но почетно. Док­ладчик подвергался, что называется, допросу с пристрастием. Слушателям разрешалось его перебивать. Это был скорее даже не доклад, а диалог между докладчиком и аудиторией во главе с Ландау. Нередко в ходе доклада выяснялись различные ошибки и пробелы в логике, несогласованность отдельных предположе­ний, лежавших в основе работы. Ландау обладал выдающимся критическим умом. Поэтому критика Ландау всегда помогала выяснить истину. Если автор работы преуспевал с докладом на семинаре, то можно было считать, что его работа действительно логически непротиворечива и содержит новые результаты. Поэто­му так велико было среди теоретиков желание доложить свою работу на семинаре Ландау. Докладчик иногда получал нелице­приятную оценку своего труда, причем на самом высшем уровне.

Критический анализ научной работы важен в любой облас­ти науки. В теоретической физике его роль особенно велика. Работа в теоретической физике обычно представляет собой цепь логических построений, в которых могут быть допущены про­белы. Автор может в начале работы сделать предположения, справедливость которых в ее конце не всегда подтверждается. Часто эти предположения делаются не явно. Бывало, автор, безуспешно исчерпав все свои доводы, прибегал, как он счи­тал, к «решающему» и ссылался на совпадение своих результа­тов с экспериментальными наблюдениями. Такой аргумент вы­зывал только смех аудитории, поскольку никакое совпадение теории с экспериментом не может оправдать отсутствие логи­ки в работе физика-теоретика.

Обладая выдающимся критическим умом, Ландау был са­мокритичен. Хорошо известно, что он любил все классифици­ровать, в том числе и физиков, но в «табеле о рангах» для физиков отводил себе более скромное место, чем заслуживал. Когда я, восхищаясь критическим умом Ландау, однажды ска­зал ему об этом, последовал ответ: «Вы не встречались с Пау­ли! Вот кто действительно обладал критическим умом!» Семи­нары в ИФП, благодаря своему творческому активному характеру, безусловно содействовали формированию школы Ландау.

Коснемся теперь того, как работал сам Ландау и как с ним взаимодействовали его ученики, так сказать, в индивидуаль­ном плане. Основой всего для Ландау был его интерес к физи­ке. Его рабочий день часто начинался с визитов в эксперимен­тальные лаборатории на первом этаже Института физических проблем. Быстро пробегал по лабораториям, узнавал новости, задерживался там, где нужна была его немедленная теорети­ческая помощь. Ландау считал, что ответы на вопросы экспе­риментаторов должны пользоваться приоритетом перед други­ми делами теоретика. Он был готов прервать любое занятие, если к нему обращался экспериментатор, нуждавшийся пусть даже в небольшом расчете, который он сам не мог произвести. И именно из взаимодействия с экспериментаторами возникли многие важные работы Ландау. Достаточно сказать, что глав­ный его шедевр — теория сверхтекучести — был создан в тес­ном повседневном сотрудничестве с П.Л. Капицей, который открыл и исследовал это явление.

Постоянная связь с экспериментаторами была столь же ес­тественной и для ближайших сотрудников Ландау. Поступив в аспирантуру, я сразу же установил контакт с лабораторией жид­кого гелия, где в то время очень интересные результаты полу­чили В.П. Пешков и Э.Л. Андроникашвили. Накопившиеся у них результаты нуждались в объяснении. В частности, не было ясным наблюдавшееся явление вязкости в «безвязкой» сверх­текучей жидкости. Предварительные расчеты на основе тео­рии Ландау давали качественное объяснение тому, что наблю­далось. Однако понадобилось некоторое время, чтобы убедить его в справедливости этих расчетов. Дело в том, что темпера­турная зависимость кинетических коэффициентов в кванто­вой жидкости оказывалась весьма необычной и совершенно отличной от той, которая следовала из известной кинетиче­ской теории газов.

Для «экономии мысли» Ландау часто применял хорошо из­вестные ему общие принципы, а все, что не укладывалось в эти принципы, отметалось с порога. Но всякий новый и нетриви­альный результат заставлял его задуматься. Он в таких случаях вскоре сам своими методами либо получал этот результат, либо опровергал его. В данном конкретном случае Ландау заинтере­совался задачей, и вскоре был найден путь точного решения кинетического уравнения для элементарных возбуждений в кван­товой жидкости. Так возникла наша совместная работа, посвя­щенная теории вязкости сверхтекучего гелия.

Такая схема взаимодействия Ландау с его учениками была в известной степени типичной. Молодой ученик находил зада­чу, проводил предварительные расчеты, и часто на самом труд­ном этапе в действие вступал сам Ландау с его мощной техни­кой. Иногда это был совет, а чаще всего — серьезный расчет. Но и это еще не значило, что Ландау разрешит включить свое имя в число авторов. Он был щедр и часто дарил свои расчеты. И лишь в том случае, если результат действительно того стоил и его вклад был велик, он соглашался стать соавтором. Очень характерно и то, что Ландау не давал задач своим ученикам, а аспирантам — тем для диссертаций. Они должны были их на­ходить сами. Это приучало к самостоятельности и воспитыва­ло в людях качества научных руководителей.

Другая важная подробность. Ландау никогда не делал того, что должен был, по его мнению, сделать сам ученик. Иногда после безуспешных попыток решить задачу ученик приходил за помощью к Ландау и слышал: «Это ваша задача. Почему я должен делать за вас?» Понимать это следовало так, что при из­вестной затрате труда Ландау мог бы разобраться, однако не же­лает тратить на это время. Как правило, после категорического отказа Ландау помочь становилось ясно, что помощи уже ждать не от кого. Наступало просветление, и задача быстро решалась.

Остановлюсь на другом характерном примере сотрудниче­ства с Ландау. Начало 50-х годов. Достигнут гигантский про­гресс в квантовой электродинамике: фейнмановские диаграм­мы, устранение бесконечностей. Появилась новая техника в теоретической физике, которой Ландау не владел. В те годы я тесно сотрудничал с А.А. Абрикосовым, с которым мы совмест­но опубликовали немало работ. Физиков-теоретиков было еще немного, и, может быть, поэтому, а также и благодаря при­вычке читать журналы, мы были первыми в Москве, кто изу­чил работы Фейнмана и овладел релятивистской теорией воз­мущений. По молодости лет мы предприняли смелую попытку решить уравнения квантовой электродинамики точно. И была даже хорошая идея воспользоваться для этого свойством гра­диентной инвариантности теории. Мы начали расчеты, кото­рые постоянно обсуждали с Ландау. И вот, когда уже были по­лучены окончательные формулы для массы и заряда электрона, выяснилось, что из-за одного очень тонкого эффекта наша идея не срабатывает. И тут Ландау вступил в действие. Он предло­жил отбирать и суммировать наиболее важные диаграммы (чле­ны ряда теории возмущений). Дальнейшее было делом техни­ки, которой мы с Абрикосовым владели. Так возникла серия работ трех авторов, посвященная асимптотическому поведению функции Грина в квантовой электродинамике. В дальнейшем методы, развитые в этих работах, получили применение в ста­тистической и других разделах физики.