И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Тогда мы обратились к профессору Л.М. Поповой, кото­рая нам не отказала, и очень громоздкая, почти неподъем­ная машина была практически на руках доставлена на пя­тый этаж 50-й больницы, где умирал не принадлежащий к «контингенту» Ландау. Его подключили к машине, и кри­зис удалось остановить.

Также возникали сложности с лекарствами. Кроме мочеви­ны, которую по воздуху доставили из Лондона, требовались в больших количествах разные другие лекарства, многие из ко­торых можно было найти только в Кремлевской аптеке. Одна­ко рецепты, выписанные на имя Л. Ландау, в этой аптеке к обслуживанию не принимались, так как — «не наш контин­гент». Но и здесь нашелся нетривиальный выход. Мать моей жены, Ф.Е. Ростова-Щорс, была членом КПСС с дооктябрь­ским (ранее 1917 г.) стажем и имела право на обслуживание в данной аптеке, причем бесплатно. Все рецепты стали выписы­вать на ее имя, и таким образом решили проблему лекарств для не принадлежащего к контингенту Ландау. Комментарии, я думаю, излишни.

К концу второго после аварии месяца Ландау все еще нахо­дился в коме и не приходил в сознание. Было решено созвать международный медицинский консилиум. Для этого необхо­димо было решение Политбюро. Хрущева в этот момент (фев­раль 1962 г.) в Москве не было. Его замещал Фрол Козлов. Его сын был физиком. Поэтому я сочинил письмо о необходимо­сти консилиума на имя Ф. Козлова. Это письмо подписал М.С. Келдыш, и через сына Козлова письмо попало тому лич­но в руки. Фрол Козлов дал команду созвать консилиум и раз­решил впустить его участников в страну без въездных виз.

Таким образом уже через два дня в Москве собрался конси­лиум, включающий в себя двух французских нейрохирургов, знаменитого канадского врача Пенфилда и чеха Кунца. Мне­ния в консилиуме разошлись. Пенфилд, бывший самым авто­ритетным членом комиссии, предлагал делать операцию мозга. Без нее он предрекал Ландау растительное состояние. Два фран­цузских профессора колебались, не желая принимать на себя такую ответственность. Они попросили сутки на размышление. К счастью, как раз во время консилиума Ландау пришел в созна­ние, консилиум это зафиксировал, и операция была отменена. Позже Ландау был переведен в Институт нейрохирургии, где находился несколько месяцев, а затем уже более года лечился в больнице Академии наук.

Естественно, уход за ним везде был на должном уровне, но происходило следующее явление. Состояние Ландау улучша­лось очень медленно, и врачи постепенно теряли к нему инте­рес как к больному. Жизнь его была спасена, председателя лечебной комиссии Н.И. Гращенкова принимали везде как героя, а остальные врачи уже не находили для себя интереса в лечении безнадежного в дальнейшей перспективе больного.

Уже к концу болезни Ландау в его семье появился хирург К.С. Симонян, вошедший в большое доверие к жене Ландау, Конкордии Терентьевне, или Коре. Он вряд ли мог что-то сде­лать для улучшения состояния Ландау, поэтому они с Корой в основном анализировали уже сложившуюся ситуацию и иска­ли ошибки в истории его лечения. Постепенно это свелось к поиску виновных в том, что Ландау не вылечили. Они даже собирались написать книгу «Кто убил Ландау», основная идея которой была в том, что Дау можно было спасти, но его уче­ники не приложили к этому достаточно усилий. На свет эта книга так и не появилась.

Но в результате этой деятельности учеников Ландау, физи­ков, спасших ему после аварии жизнь, стали упрекать в том, что они-де не хотели привлекать больного Ландау к занятиям наукой. Это не имеет под собой никаких оснований. Больного Ландау было очень сложно привлечь к научным занятиям, он не желал разговаривать ни на какие серьезные темы, и всегда отвечал: «Вот поправлюсь, тогда и поговорим». Таким обра­зом, втянуть его в сколько-нибудь серьезные научные беседы было невозможно. Была даже идея, что Е.М.Лифшиц будет приходить и заниматься с ним основами теоретической физи­ки, но Ландау отказался об этом разговаривать.

По поводу его умственных способностей и возможностей в период болезни существуют разноречивые суждения. Когда че­рез несколько месяцев после аварии его посетил психиатр и начал задавать ему вопросы, которые обычно задают умственно отсталым детям, то Ландау потребовал убрать немедленно «это­го идиота». Все эти годы Ландау избегал разговоров о науке и встреч, ссылаясь на постоянную боль в ноге. Однако для меня делалось исключение. Обычно в конце встречи он про­сил меня приходить еще. Разговор, как правило, велся на уровне штампов, стандартных шуток, так что свежий человек не заме­тил бы ничего ненормального.

Есть лишь одна история, которая показывает, что весь этот вопрос не вполне ясен. В 1967 г. один мой приятель защищал в ИФП докторскую диссертацию. Диссертация была посвяще­на приближенным численным расчетам спектров электронов в металлах. Следует сказать, что в теорфизике во времена Лан­дау такие расчеты ценились невысоко, привлекало получение аналитической формулы. На заседания ученого совета ИФП Ландау обязан был приходить, поскольку Капица считал это полезным для поправки Ландау. Не знаю, насколько он был прав, но на каждый совет Ландау, с трудом передвигаясь, в сопровождении сиделки по фамилии Близнец все же прихо­дил. Зрелище было не из очень приятных. На этих заседаниях, так было заведено, у каждого было свое постоянное место, у Ландау третье кресло справа в первом ряду, я сидел рядом. И вот во время доклада соискателя, рассказывающего о своих численных расчетах, Ландау наклонился ко мне и шепнул, указывая на докладчика: «Обман трудящихся». Это была со­вершенно адекватная оценка работы, которую мог бы дать здо­ровый Ландау. «Обман трудящихся» было любимым выраже­нием Ландау, которое он употреблял, когда имело место втирание очков. Теперь численные расчеты спектров стали обычным делом. Возможно, что, дожив до наших дней, Лан­дау изменил бы оценку работы. Кстати, данную работу и по­ныне цитируют.

22 января 1968 г. Ландау исполнилось 60 лет. В это время я был в далекой Индии. Капица решил дождаться моего возвра­щения, поскольку намеревался поручить мне организацию юбилея. 5 марта 1968 г. друзья Ландау собрались в Институте физических проблем, чтобы отметить юбилей Ландау. Настрое­ние присутствующих было несколько грустным, чувствовалось, что мы прощаемся с ним. Меньше чем через месяц его не стало.

Последний раз я видел Ландау 31 марта 1968 г. после сде­ланной ему накануне операции по поводу паралича кишечни­ка. Положение его резко ухудшилось. Меня иЕ.М.Лифшица врачи вызвали в академическую больницу и сообщили, что начался некроз, и шансов спасти Ландау нет. Когда я вошел в палату, Ландау лежал на боку, повернувшись к стене. Он услы­шал, что я пришел, повернул голову и сказал: «Спасите меня, Халат». Это были последние слова Ландау, услышанные мною. Той же ночью он умер.