Александр Силецкий - Ночь птичьего молока

- Деньги-то - на что? - резонно перебил ее супруг. - Ты думай прежде...

- Как - на что? Ну, ты меня совсем уж удивил! Они всегда нужны. И потом - мало ли... Война вдруг... Или палочка сломается...

- Э, бросьте, - с ухмылкой сказал Семибратов, - никаких вам палочек не будет. Это уже слишком. Но вот скатерть-самобранка!..

- Слушай-ка, Вася, ну, будь человеком, продай ты мне ее, скатерку эту. Я тебе тысячу целковых отвалю. Могу зелененькими даже...

- Кровью добытое - не продаем! Нет, вы только послушайте его, - захохотал, подбоченясь, Семибратов. - Он с ума сошел, ей-богу!

- Хочу птичьего молока, - вдруг решительно потребовала матрона с дальнего конца стола. - И не каких-то там конфеток...

- Птичьего? - замялся Семибратов. - Да я, право, и не знаю... Х-м...

- А вы попробуйте! Вы только - закажите. Вам же ничего не стоит...

- Это мысль! - мгновенно оживились остальные. - В самом деле...

- Ладно уж, уговорили, - согласился Семибратов. - Ну-ка, скатерть, подавай теперь нам птичьего! Дистиллированного! Живо!

Все кругом на секунду померкло, разом покрылось волнующейся дымкой, за­звенели колокольчики, заливаясь, точно сотни соловьев, и, наконец, неведомо откуда посреди стола возник белоснежный кувшин, плотно прикрытый инкрусти­рованной жемчугами крышкой и с грациозным, длинным, будто шея лебединая, носиком, из которого разносились удивительнейшие свежесть и благоухание.

- Пожалуйста! - сказал горделиво Семибратов. - Птичье так птичье...

- А ведь старенькая уже... - тихо молвил один из гостей, теребя с пониманием краешек скатерти. - Поди ж ты, много на своем веку поработала... В скольких руках, наверное, перебывала...

- Теперь и наш черед настал, - заметил Семибратов с гордостью. - И нам - кусочек счастья...

- Так чего же мы сидим? - осведомился кто-то. - Как бы молочко не скисло!.. Подставляйте-ка бокалы!

Маятниковые часы в углу, чуть дребезжа, пробили половину двенадцатого.

- Ого! - воскликнули все разом, - время-то бежит!.. Совсем еще немного... И - Новый год! Год птичьего молока! Дожили наконец-то!

- Милый! Золотце! Какой же ты... хороший! - чмокнула Катюша мужа в щеку.

- Не то слово! - подхватил сидевший рядом старичок. - Кормилец, благоде­тель! Эх, молодильных яблочек бы к новогоднему столу!..

- Я так и знал, - послышалось из дальнего угла.

В момент запахло тихой и ужасно некрасивой склокой.

Надо было срочно пресекать.

- Друзья, - церемонно вставая и кланяясь гостям, произнес Семибратов, - что мне хочется сейчас сказать... Вы только вдумайтесь, в какое время мы живем!.. Кругом - чудеса... Прогресс, друзья! И нужно распорядиться с умом, выжать из эпохи всё, как из лимона...

- Нектару хочу! - встрепенулась его соседка справа. - Божественный напиток! Вы представляете: бьют часы, и мы поднимаем бокалы... А в них - нектар! Или нет, пополам - птичье молоко с нектаром... Какой коктейль!

- А еще барашка бы сюда... - мечтательно заметил кто-то. - Живого барашка, чтобы здесь же вот - зарезать и освежевать... Мечта поэтов! Видал я, как делают настоящие шашлыки, из теплого мяса... А баран стоит - дубина дубиной, глазами только моргает да хрипит эдак тихонько, без натуги - когда ему горло перереза­ют... И гордость сразу поднимается: вот он ты, можно сказать, сапиенс, венец при­роды, а перед тобою - тварь четвероногая, ни ума в ней, ни страсти настоящей... Одно слово - баран.

- Это еще что! - вмешался другой гость. - В Китае, говорят, в ресторанах прежде особые столы стояли с дыркой посередине... да... и вроде стол как стол, но только с дыркой, значит, а вот из нее, из дырки той - мозг живой обезьяны торчит... Тут-то его палочками и потребляют... Непременно палочками - вилок не дают. Деликатес! Ах ты, батюшки!.. И ничего тут нет предосудительного! Ведь едят же люди... И цивилизация у них - постарше нашей, побогаче... А скатерка- то - того... и это смастерить могла бы...

- Яблок молодильных, - повторил уныло старичок, похоже, окончательно за­вороженный вдруг открывшейся ему чудесной перспективой.

Но никто его уже не слушал.

- Да, - то ли улыбаясь, то ли зевая, томно отозвалась дама в роскошном деколь­те, - и вправду хорошо бы: не так, как у всех, а чтоб по-особому, ну, что-нибудь восхитительное и чудовищное. Невероятное совсем... Себя ошеломить... Ужас как хочется! Васенька, что же вы примолкли?

Семибратов хмельно откинулся на спинку стула и ласково глядел на гостей.

До чего же милые люди - эрудиты, интеллектуалы, всё-то знают, всё-то по­нимают... Ах!..

Но потом он вдруг выпрямился, глубоко вздохнул и, поигрывая острым ножи­ком, твердо и проникновенно посмотрел каждому в глаза.

- А мне, грешным делом, вот какая мыслишка сейчас в голову пришла, - таин­ственно сказал он и на всякий случай даже поднял палец, призывая ко всеобщему вниманию. - Да, я прекрасно знаю: разные индейки, шашлыки, поросята, мозги, нектар, торты воздушные, которые тают на языке, птичье молоко, всякие пре­лести, каких сразу и не придумаешь, - все это здорово, конечно, но - в общем-то доступно, очевидно, не запрещено, уж если очень захотеть...

- Ну что, что еще? - не выдержали гости. - Ты - сразу говори!

- Х-м, сразу!.. - ухмыльнулся Семибратов. - Это, знаете... Ну ладно! Коль чудеса творить - так до конца! Такой уж век... Хотите человечины? А? Вы не хотите?

Десять пар глаз, не мигая, вонзились, уперлись в него, как в каменную стену, смятенно перебегая от блока к блоку, от кирпича к кирпичу, - в надежде найти хоть какой-нибудь просвет в мертвой кладке, трещинку, зазор, который помог бы эту стену расшатать...

- Человечины... - выдохнули десять ртов. - Но ведь - невозможно!

- Кто сказал?! Где кто-либо читал, что невозможно? А? Вы вспомните... Неуж­то никогда вам не хотелось - как запретный, но манящий плод - вкусить челове­чины?.. Чтобы почувствовать себя людьми!.. Нет, мы не каннибалы. Но верим, как и они, в чудеса. Так вот же оно, это чудо, перед вами, способное утолить любой ваш голод! Человечина... Попробовать, чтоб больше не хотеть, чтоб душу свою освободить, избавиться от гнета низменного...

- Жареная... - прошептал едва слышно кто-то, но слово это прозвучало - как сто тысяч оглушительных набатов разом, как взрыв ужасной водородной бомбы, полыхнувшей где-то в недрах и одновременно - в вышине...

- Хоть раз попробовать... - незряче глядя вдаль, добавил Семибратов. - Чтоб понять себя...

- Боже... - прошелестело вокруг. - Жареной... человечинки... Боже!..

- Сейчас!

- Вы не бойтесь, - заверил страстно Семибратов. - Сами посудите: скатерть- то волшебная - все сможет, все стерпит. Зато какие воспоминания! Какой Новый год!.. Другие и мечтать не смеют...

Все словно оцепенели, застыли, каждый в своей позе - с бокалами птичьего молока в руках, неестественно, судорожно изогнувшись, откинувшись на спинку стула или, напротив, навалившись грудью на уставленный яствами стол, сдавли­вая пальцами виски, разинув изумленные рты или, напротив, глупо улыбаясь, и на всех лицах, как печать, как маска, обозначилось одно: смятение, и только.