Дмитрий Бондарь - Операция Немыслимое.

Шахта, в которой расположился мой тайник, уже приобрела вид работающего предприятия: появились бытовки, шумели фальшивые охладители, по периметру забора с колючей проволокой прохаживалась охрана, по территории иногда бегали люди в шахтерских спецовках, измазанные в угле. Раз в сутки с территории выезжали набитые углем вагоны. И ночью приезжали обратно. Они возили один и тот же уголь, лежащий на надувной подушке. Днем ее надували и над вагоном появлялась видимая гора угля, а ночью воздух выпускался и уголь оказывался на дне вагона. Если не присматриваться сутками напролет, то вполне можно предположить, что шахта возобновила работу и ничего необычного вокруг нее не происходит. Не бог весть какая маскировка, но за все время существования тайника никто из местных контролеров не обратил на него внимания. Луиджи говорил, что так может длиться вечно. Во всяком случае, если ему верить, то в его родной Тоскане, где хватает таких фальшивых мраморных карьеров, отмывающих не очень чистые лиры, подобное "надувательство" слыло у знающих людей обычной практикой. Я даже усомнился сначала, что попал в то самое место, где оставил недавно посылку Мильке — настолько все вокруг было похоже на работу настоящего предприятия.

Сутки понадобились на подбор материалов по имеющимся фигурантам предстоящего дела. Все они были не очень чисты на руку и частенько норовили залезть в чужой карман, а уважаемый немецкий банкир Эдгар Мост, помимо обязательного членства в СЕПГ еще оказался и внештатным сотрудником — неофициальным информатором — "Штази" с оперативным псевдонимом "Генри", исправно стучавшим на друзей и коллег. Ничто не меняется в подлунном мире и успех чаще всего сопутствует тем, кто активно его ищет и легко способен поменять самоуважение на карьерный рост.

Ханс, не понаслышке знавший многих своих подопечных, посоветовал мне сначала наведаться к своему бывшему шефу, и только после консультации с герром Эрихом лезть в разборки с банкирами. По его словам старый хитрец Мильке самую важную информацию не доверял никому и хранил только в своей голове.

Из Бирмингема до Темпельхофа в Западном Берлине лететь меньше двух часов — планета давно перестала быть чем-то обширным, а Европа и вовсе сжалась как шагреневая кожа. Чем больше исполнялись желания ее управителей, тем меньше она становилась, угрожая или исчезнуть однажды окончательно как географическое понятие или превратиться во что-то новое, чего никогда еще не было раньше — в один большой разноязыкий город. Но даже два часа можно провести с большой пользой, если взять в дорогу нужные документы.

Всю дорогу я изучал монстра, которого создали восточные немцы — их Государственный банк, до возможностей которого советскому Госбанку не дорасти уже никогда. В ГДР банковская система была доведена до своего логического итога: вся банковская деятельность монопольно осуществлялась одним Госбанком. Кредитование частных лиц, фабрик и колхозов, эмиссия денег, выпуск облигаций госзайма, продажа ценных монет, выплата зарплат, пособий, стипендий, расчеты между предприятиями — все делал только Государственный банк. Немцы не стали заморачиваться с созданием каких-то специализированных заведений вроде Стройбанка или Сбербанка как в СССР, возложив все финансовые операции на один орган. И, значит, наследство после его смерти должно было получиться действительно колоссальным!

Я только не очень понимал — какое отношение я или Серый имеем к этому наследству, ведь по уму достаться оно должно было самим "осси", но за последние годы как-то незаметно выработалась привычка хватать все, до чего дотягиваются руки и потом уже думать о социальной справедливости. Которую мы с Фроловым в любом случае понимаем лучше, чем какой-нибудь наследник Круппов или Дюпонов.

Берлин бурлил. На каждом перекрестке собирались люди, что-то скандировали, таскали за собой транспаранты, флаги, картонки с лозунгами и радовались непонятно чему. Они сбросили власть политиканов и добровольно собирались подставить шеи под банкирское ярмо — ну разве не повод для ликования? Зато свобода! Энергия масс выплеснулась на улицы и ощутимо давила на немногочисленных случайных зрителей, увлекая их за собой в людской водоворот. Кажется, никто не понимал, что происходит, но всем хотелось принять в событии посильное участие. Всюду виднелись микроавтобусы с логотипами немецких, французских, итальянских телекомпаний. Они следовали за караванами строительной техники, кучковались возле немецких министерств, особенно много их собралось в центре — у Бранденбургских ворот, где образовался какой-то стихийный митинг.

— Так уже третий день, — прокомментировал Берндт, резко выкручивая руль вправо. — Никто не следит за порядком, все митингуют. Стену разломали. Это восемнадцатое ноября моя бедная Германия запомнит надолго!

Серый, помнится, еще в Москве говорил, что стену начнут разрушать девятого. Должно быть, с тех пор что-то изменилось.

На Норманненштрассе, у штаб-квартиры Штази творилось вообще что-то непотребное: словно кто-то неумелый пытался организовать штурм здания и направить толпу на разграбление ненавистного учреждения, но люди как будто все еще привычно боялись, что очень скоро власти опомнятся и накажут всех. Соглашаясь выкриками с самопровозглашенными лидерами, народ не спешил крушить двери, за которыми виднелись испуганные лица персонала, занявшего оборону.

— Мне утром позвонил Вальтер, это мой приятель еще по службе. Он внутри здания. Уже двое суток не может выйти к своей Магде без риска получить кирпичом в голову. Руководства внутри нет, все как крысы попрятались или сбежали, что делать — неясно. Полный крах! — комментировал вид за окном машины говорливый Берндт.

Можно было подумать, что к исходу года наступило всеобщее умопомешательство, и Европа бросилась в Берлин справлять День Республики, и почему-то опоздала на несколько недель, не успев к октябрю.

Мильке встретил меня в кресле-качалке перед трещащим динамиком телевизором. На старике была какая-то невообразимая меховая жилетка, на ногах нелепые дырявые тапочки, штаны, которые когда-то давно, в прошлой жизни, были брюками, до нынешних дней дожили, обзаведясь изрядными потертостями. В общем ничто в его облике не выдавало всесильного в прошлом министра государственной безопасности, дважды Героя ГДР и Героя Советского Союза. А торчащие в разные стороны уши придавали и вовсе комический вид. Такие деды в моем детстве ходили с авоськами за кефиром в ближайший универсам, собирались вечерами на скамейках и азартно резались в домино, навсегда забыв о любой политике.

В комнате было прохладно, даже холодно и поэтому тот кисловатый затхлый запах, который частенько окружает злоупотребляющих спиртным и сигаретами стариков, еле чувствовался.