Неизв. - Длительное убийство лорда Финдли (Доктор Пенн) / Проза.ру - национальный сервер современной прозы

- Вроде буканиров. Не стоит беспокоиться, здесь им нас не достать, у них на воду спускать нечего. Так что покинем скорее этот волдырь на прекрасном лице океана и забудем о них.

Закончив речь, Пенн снова откинулся к стене и заснул.

- Вот все и выяснили, - проворчал Литтл-Майджес. – А то рады нагородить что угодно, богохульники. Лишь бы не работать. Пайк, что ты на меня смотришь? Что вы все на меня смотрите? Я анализирую ваше поведение и понимаю, что без присмотра образованного человека все сразу баснописцев включили. Эзопы, извиняюсь за выражение. Пайк, доклад о высадке сделаю я, и запись в журнале – тоже я. Ступай уже.

Матросы, вздыхая и тихо переговариваясь, вышли из каюты. Кэп оставил приоткрытой дверь, чтобы выветрился человеческий дух, и сам собирался выйти, когда Пенн сел прямо, посмотрел на него почти трезвыми глазами и сказал:

- Задрай люк и садись. Я кое о чем умолчал.

Литтл-Майджес негромко вздохнул, остановился и закрыл дверь.

- Вы сговорились меня мучить? – тихо сказал он. Пенн смотрел на него исподлобья и набивал себе трубку.

- Все, что скажу – только тебе. Не хочу, чтобы при моем появлении матросики ховались в кранцы.

- Сколько пафоса, - вновь вздохнул кэп и сел напротив набивать себе трубку. Пенн выбил искру, раскурил и начал свой искренний рассказ.

Итак, я не знаю, сколько их было, но никак не менее десятка, то есть вдвое больше, чем нас. Однако дело даже не в численном превосходстве. И не в их облике, хотя, при всем их сходстве с нами, я бы ни за что не посчитал их подобными нам. Дело в том, что они вели себя так, будто зашли на кухню посмотреть, что для них приготовили. Один из них схватил Пайка за горло, а другой прыгнул на Носатого и прижал к полу, как будто ловил поросенка. Тот, кто зашел первым, обернулся и крикнул тем, что шли следом: перекройте вход, они сегодня слишком живенькие. Я смотрел и не понимал, что происходит. Наши метались, как безголовые курицы. Один Пайк достал палаш, и то - словно разучился двигать руками, а когда его схватили за шею, просто повис, как будто решил, что все бесполезно. Я тоже растерялся, но кое-как встал и крикнул им всем:

- Вы кто такие? Вы что творите? Ты! Отпусти его!

Все посмотрели на меня, и тот, кто держал Пайка, опустил руки, подошел ко мне и спросил:

- Вы еще один пастушок?

Вопрос нелепый и даже обидный, и я бы ужо подправил ему физиономию, но не в той ситуации. Я стал говорить с ним любезно и попросил отпустить следом за Пайком также и Носатого. Удивительно, но меня послушались. Только один возразил с искренним и, как мне показалось, не кровожадным удивлением:

- Но ведь они разбегутся!

Я не нашел ничего лучше, как учтиво ответить ему:

- Проявите великодушие.

Носатый убежал, а я обратил внимание, что на полу осталась кровь. Между тем тот, кто заговорил со мной первым, сел рядом и с большим интересом, даже с участием спросил:

- Вы вегетарианец? Вас коробят сцены насилия?

- Меня немного огорчило то, как вы сейчас держали Пайка за горло, - ответил я, подчеркивая голосом иронию, но, боюсь, он меня не понял.

- Пайк? – переспросил он. – Вы так называете того рыжего?

- Да, его так зовут. Вообще-то он парень неробкого десятка, но сегодня мы все не в форме.

Ты знаешь, что я не знаток мирных переговоров, поэтому действовал наобум. Я представился, а он сообщил, что его зовут Мельхиор. Остальные тем временем вышли. Не исключено, в их намерения входила погоня за Пайком и остальными, но я не видел средства предотвратить это и утешал себя тем, что успел дать им шанс и теперь отвлекаю на себя внимание хотя бы одного из их возможных охотников. О, ты прав, что смотришь на меня так укоризненно: мне также было безгранично лень вставать из-за стола.

- Вы не можете смотреть на страдания и смерть других живых существ? – спросил меня мой новый, назвавшийся Мельхиором знакомый. – Я вас так понимаю.

- О, не вполне, - ответил я. – Если бы страдания любых живых существ причиняли страдания совокупно и мне, вашему покорному слуге было бы крайне трудно проводить ампутации. Однако сейчас другой случай - речь идет о моих товарищах, и вы могли преждевременно лишить меня их общества.

На лице моего собеседника появилось выражение сострадания – я бы даже не поостерегся назвать это гримасой милосердия. Но и это не сделало его лицо более человеческим.

- Вы настолько одиноки? – спросил Мельхиор искренне и безыскусно. Я невольно заглянул в свое сердце и вынужденно согласился с ним. Нет, Майлз, у нас прекрасная команда, но ты сам видишь, насколько я отличаюсь. Моя пустыня полна садов и дворцов, сказал бы я, развивая аллегорию, - но не перестает быть пустыней. Недолго поразмыслив, я ответил ему, что одинок, и одинок сверх всякой меры. Однако спустя малое время сообразил, что его слова могли иметь оскорбительный смысл для тех, кто вместе со мной выходил на берег, потому я напустил на себя строгий вид и добавил:

- Да, я не слишком близок с моими товарищами, но они – истинные британские моряки, и я горжусь, что мне выпало ходить с ними плавание.

Я увидел на лице своего собеседника непонимание, которое счел знаком будущей угрозы, и приготовился дорого продать свою жизнь.

- Вы говорите о них так, будто они люди, - сказал Мельхиор без вызова или презрения, даже весьма слабым голосом, как если бы вдруг почувствовал себя нехорошо.

- Да, люди! И какие! Соль земли! Когда они попадут в ад, сатана слезами умоется, - запальчиво ответил я.

- Они наделены речью? – спросил мой новый знакомый еще тише.

- Они говорят на том же самом благословенном английском языке, что и мы с вами, - да, Майлз, в минуты опасности я, очевидно, становлюсь патриотом. Нашей нации следует отдать должное: при полном неумении жить мы так искусно умираем, что глупо, стоя на краю, не причаститься тысячелетнего опыта.

- Они испытывают эмоции, боль, страх? Осознают собственную смертность? – продолжил спрашивать он.

- В полной мере.

- Могут создавать произведения искусства и наслаждаться тем, то создали другие?

Тут я собрал все свои способности, чтобы ради Пайка и всех остальных соврать не моргнув глазом.

- Да, и делают это ежедневно, - объявил я.

Некоторое время Мельхиор пораженно смотрел перед собой как некто, погруженный в созерцание собственных грехов, и один раз быстро прикрыл рот рукой, как будто ему необходимо было справиться со своими желудочными чувствами.

- Значит, они обманывали нас, - с трудом проговорил он. – Как же это жестоко, как жестоко с их стороны. Постойте, вы меня не разыгрываете? Если вы меня разыгрываете, пожалуйста, скажите об этом сейчас!

Я попросил его не огорчаться, потому что в момент его слабости почувствовал по отношению к нему симпатию, что совершенно естественно для меня в состоянии тяжкого опьянения. И, желая приободрить, заметил, что убийство по неосторожности или неосведомленности ложится на совесть менее тяжким грузом.