разведка - ИВАН БОРОДУЛИН

Н

Цыпленок жареный, Цыпленок пареный, Цыпленок тоже хочет жить.

— Жаров? Михаил? Который в кино? Знаем,—гудели ребята.

— Тот самый. Так вот, это — мой лучший друг. Па­рень что надо. Встретились как-то на Невском. Народ, конечно, кругом. Все ахают: «Глянь-ка, глянь — сам Жа­ров!» А он, рубаха, по-простецки ко мне на шею… Рад. Целует. Обнимает. «Пошли, — говорит, — Коля, Друг сердечный, к нам. Жена сегодня пельмени сварганила». А жена его, знаете, Целиковская—-знатная, скажу я вам, по красоте женщина — в мой рукав вцепилась: «Никуда вас, Николай Трофимыч, не отпущу». Пришлось, понимаете, идти пельмени заглатывать. Испортил себе вечер.

— Так уж и испортил?

— Я ж тогда в ресторан собрался. А у Миши насчет того, чтоб рюмку-другую пропустить,— ни-ни! Сухой закон.

— Не пьет? — изумились разведчики.

— Ни грамма. В кино вы не смотрите. Там он только для виду коньяк хлобыщет, а на самом-то деле лимонад дают. Мне он сам рассказывал — артисту что ни на есть высочайшее мастерство требуется, чтоб пьяного сыграть. Почему, думаете, Жарова все алкоголиков играть при­глашают? А потому, что спец. Сам как стеклышко, а при­творяется, что в дымину. То-то. Искусство — великая вещь! Как это в песне поется…

И Николай запевал что-нибудь, смотря по настроению ребят. Больше всего мы любили «Вьется в тесной печур­ке огонь». Нам все казалось, что эта песня написана

4 Мы-раэведка

97

именно про нас. В ней все совпадало: и печурка, и «до смерти четыре шага», и даже гармонь.

На гармони у нас во взводе играл другой Николай — Ерофеев. Причем играл этот архангельский паренек так душевно и красиво, что разведчики поклялись лечь костьми, но исполнить мечту Ерофеева, достать ему на­стоящий баян. А так как среди военных трофеев попада­лись только губные гармоники, то за баяном пришлось специально отправить в Мурманск представителя воен­торга.

Два Николая скрашивали нелегкую жизнь разведчи­ков и пользовались всеобщей любовью. Больше того, даже в работе, в деле, мы, не сговариваясь, старались уберечь их от риска, от пули.

На войне выходных дней не бывает, а особенно у раз­ведчиков… Стрелки и те могут долгими месяцами сидеть в траншеях и ждать приказа, а разведка — их глаза и уши — каждый день должна быть «на товсь». Разведка должна, обязана знать, не сменились ли части противни­ка, не подходят ли свежие силы, не затевает ли враг что-нибудь. Стало быть, надо смотреть и слушать без выходных.

В эти сентябрьские дни взвод вел наблюдение в цен­тре обороны дивизии. Мы давно научились понимать противника по звукам и почти безошибочно могли опре­делить, что сегодня, например, у большого дота на вы­соте Челнок стоит «рыжий немец», на флангах — «очка­стый» и «дылда». Такие своеобразные клички мы разда­вали всем фрицам, за которыми вели наблюдение. Прозвища помогали запоминать их характер и поведе­ние. Мы знали, что «дылда» очень не любит темноты и дежурит, не выпуская из рук ракетницы, а вот «очка­стый» очень красиво работает на ручном пулемете, вы­

98

бивая выстрелами легкие мотивы. Кстати говоря, я сам немедленно обучился такому искусству и порой вступал

< немцем в негласный поединок. Когда начинали рабо­тать два пулемета с высот Челнок и Орлиное гнездо, то прекращались все другие выстрелы. И немцы, и наши солдаты следили, кто лучше, красивее «сыграет» ют или иной мотивчик. Сейчас как-то странно вспоми­нать и писать об этом, но и такое в нашей окопной жиз­ни было.

В одну из ночей, заняв обычный пост перед высотой Челнок, мы вдруг обнаружили, что там произошли изме­нения: Ьсс, что мы слышали на сопке до сих пор, пропа­ло, а появились совершенно другие звуки. Это означало, что на Челнок пришла другая часть противника, и нам, по всей вероятности, снова предстоит брать «языка».

Об изменениях в обороне фашистов мы немедленно доложили командиру полка, но, вопреки ожиданию, нас не послали за пленным, а приказали продолжать .наблю­дение. Вскоре разведка установила, что немцы заменили поиска на всем участке обороны дивизии.

Мы понимали, что противник непременно попытается и зять «языке» у нас. Из личного опыта я знал, что фаши-

< ты почти не проводят ночных поисков малыми силами, п стараются захватить «языка» в разведке боем, бросая (■ дело сравнительно крупные подразделения. Однако >м« такие попытки заканчивались для гитлеровцев пе­чально. Они уходили восвояси, а вместо «языка» уноси-ми порядочное количество своих убитых и раненых.

Насколько я помню, за всю войну из траншей нашей дивизии немцам не удалось взять ни одного пленного.

Дорогой ценой обошлась фрицам и разведка боем п сентябре 1942 года. В тот памятный день по какой-то причине мы дольше обычного задержались в траншеях

PAGE99

и вышли за передний край, когда было уже довольно темно. Накрапывал мелкий осенний дождь. Подобрав­шись поближе к высоте Горелой, пригляделись и заме­тили, что в проволочном заграждении сделан проход. Это значило, что гитлеровцы с какой-то целью выйдут на ничейную полосу.. «Наверное, минировать»,—реши­ли мы и, отойдя в сторонку, стали ждать дальнейших событий.

Прошло полчаса. И вот из траншеи показались нем­цы. Много. До батальона. Но странное дело, все они вооружены автоматами, обвешаны гранатами, у некото­рых ручные пулеметы. Стало быть, фашисты идут не ра­ботать! Они идут к нашей обороне. Разведка боем!

Первая мысль — немедленно сообщить своим. Но за­тем прихожу к выводу, что до рассвета"немцы наверня­ка действовать не будут, а за это время мы успеем не только предупредить командование, но и придумать, как проучить фрицев получше. Продолжаем наблюдать и видим, что батальон цепочкой продвигается к нашему опорному пункту правее высоты Орлиное гнездо. Но по­чему они так нахально двигаются там, где, как мы зна­ли, располагаются наши минные поля?

Да, по всей вероятности, гитлеровские саперы еще прошлой ночью побывали тут и сделали проходы. Где эти проходы? Подойдут ли фрицы для утренней атаки вплотную к нашим позициям? На оба вопроса ответили сами гитлеровцы. Проходы на минном поле они отме­тили крупными валунами-ориентирами, потом залегли и притихли. Наша оборона не могла ни видеть, ни слы­шать их.

Я немедленно послал двух разведчиков на высоту Орлиное гнездо, приказав доложить обстановку непо­средственно командиру полка.

PAGE100

Пасько принял меры. На Орлиное гнездо послал под­крепление— роту. Мои ребята вернулись с двумя отде­лениями автоматчиков и приказом: отрезать врагу пути отхода, а до того сидеть тише травы, чтобы не спугнуть

фрицев.

Мы осторожно окопались и тоже затаились. До рассвета оставался добрый час, когда небо за ли­нией нашей обороны засветилось и тугой удар расколол юмдух. Там, где лежали немцы, поднялись и загрохотали < мпошные разрывы мин и снарядов. С Орлиного гнезда одновременно ударили несколько станковых пулеметов, юг ракет, выпущенных мортирами и повисших в небе на н рашютах, стало светло, как днем. Немцы были оше-момлены и прижаты к земле. Плотность огня была столь I . пика, что смерть настигала и тех, кто лежал, и тех, кто щ кдкивал и пытался убежать. От сплошных разрывов т пни рваться мины на минном поле. Огневой налет за-ршился залпом дивизиона –«катюш» — гвардейских ршжтивньм минометов.