Уильям Гибсон - Нулевая история

Пустую белую упаковку, покрытую изнутри полиэтиленовыми пузырьками, на которой

лиловыми чернилами, крошечным четким почерком были написаны дата и время он

засунул поглубже в карман на спинке кресла. Она должна была остаться в самолете в

Хитроу. Ничто не должно было быть пронесено через таможню.

Его паспорт лежал на груди, под рубашкой, упакованный в сумку Фарадея, которая

изолировала от внешнего доступа информацию на его гражданской RFID метке.

Слежка и перехват RFID были из области одержимости Слейта. Метки радиочастотной

идентификации. Их очевидно встраивали во многие вещи, и обязательно в каждый

новый паспорт гражданина Соединенных Штатов. Слейту очень нравилась идея

слежки за RFID-ами, Милгрим полагал что именно из-за этого он и волновался об этом.

Вы можете расположиться в лобби отеля и удаленно собирать информацию с паспортов

ничего не подозревающих американских бизнесменов. Только сумка Фарадея, которая

блокирует радио сигналы, делает перехват невозможным.

Нео телефон Милгрима был еще одним примером одержимости Слейта в области

безопасности, или скорее контроля, как полагал Милгрим. У телефона была

невообразимо крошечная экранная клавиатура, управляться с которой можно было

лишь с помощью стилуса. Координация рук с глазами, если верить заключению

медиков клиники была у Милгрима в совершенной норме, но не смотря на это чтобы

отправить сообщение с телефона, ему требовалась практически ювелирная

концентрация. Больше всего доставало то, что Слейт установил в настройках телефона

автоматическую блокировку экрана после тридцати секунд неактивности, и Милгриму

теперь требовалось вводить пароль всякий раз, когда он задумывался больше чем на

двадцать девять секунд. Слейт аргументировал это тем, что если разблокированный

телефон попадет в чужие руки у похитителя будет всего тридцать секунд, а за это

время ему не удастся считать данные с телефона или успеть получить полный доступ к

нему.

Нео, полученный Милгримом был пожалуй не столько телефоном, сколько

испытательным полигоном для Слейта, в котором он мог обновлять прошивки,

устанавливать или удалять приложения. Причем Милгрим об этом мог даже и не

догадываться, а уж согласия его никто и не спрашивал. Иногда происходило нечто, что

Слейт называл «обрушением ядра». Это означало что телефон безнадежно завис, и для

оживления, его надо выключить и снова включить. Точно такое же происходило

периодически и с самим Милгримом.

Хотя надо сказать что в последнее время «ядро» Милгрима обрушивалось гораздо

реже. И даже когда это происходило, он похоже перезапускался сам. Как объяснил

когнитивный терапевт в клинике, это побочный эффект, как следствие каких-то других

вещей, а не что-то там само собой самообучающееся. Милгрим предпочитал считатьчто

побочный эффект должен быть краткосрочным и в какой-то момент прекратится. Как

объяснил терапевт, если обсуждать побочный эффект снижения беспокойства, то

ключевым действием здесь был отказ Милгрима от постоянного приема препаратов

бензодиазепиновой группы.

Он больше вообще не «закидывался» по-видимому подвергнувшись в клинике весьма

последовательной «чистке». Когда в точности он прекратил принимать «колеса» он не

знал, капсулы без маркировки делали это невозможным. Милгрим получил гору капсул, многие из которых содержали разного рода пищевые добавки. Клиника грешила какой-

то скрытой природно-натуристской направленностью, которую он соотносил со всем

Швейцарским. С другой стороны лечение оказалось невероятно агрессивным, комплекс

включал все что только можно, начиная от многократных переливаний крови, и

заканчивая веществом, которое они называли «парадоксальный антагонист». Вещество

это генерировало исключительно своеобразные сны, в которых Милгрима преследовал

настоящий Парадоксальный Антагонист, темная фигура которого несколько

напоминала цвета, на американских рекламных иллюстрациях 1950-ых годов. Этак

весело, дерзко и с задором.

Он скучал по своему когнитивному терапевту. Милгрим очень обрадовался

возможности говорить по-русски с такой красивой, образованной женщиной. Он

почему-то даже не мог представить себе все как бы выглядели их беседы на английском

языке.

В клинике он провел восемь месяцев, дольше чем любой другой клиент. Все, у кого

была возможность, негромко спрашивали его название фирмы, в которой он работает.

Милгрим отвечал по разному. Однако вначале это всегда были иконы брэндов из его

молодости такие как Кока-Кола, Дженерал Моторс или Кодак. Глаза спрашивавших

широко распахивались услышав это. Ближе к концу лечения он переключился на

Энрон. Теперь глаза слушателей сужались. Частично в этом была заслуга его врача, которая и рекомендовала Милгриму регулярно просматривать свежие новости в

Интернет, дабы быть в курсе происходящих в мире событий. Она правильно

подметила, что он совершенно выпал из мирового контекста.

Милгриму приснилось что он в высокой белой комнате, с полом из известкового дуба.

Высокие окна. За окнами падает снег. Мир снаружи абсолютно, бездонно тихий. Свет

рассеянный, ненаправленный.

— Где вы выучили русский мистер Милгрим?

— В Колумбийском университете.

У нее белое лицо. Черные матовые волосы, разделенные в середине пробором и

стянутые сзади в тугой хвост.

— Вы рассказывали что до того, как попасть сюда буквально находились в плену. Это

было после Колумбии?

— Да.

— Насколько положение, в котором вы сейчас находитесь отличается от того, предыдущего?

— Оцениваю ли я его как плен?

— Да.

— Он несколько иного плана.

— Вы понимаете почему кто-то хочет оплатить весьма серьезные суммы за ваше

здесь содержание?

— Нет. А вы?

— Нет. Вы понимаете природу отношений между врачом и пациентом в моей

профессии?

— Вы не собираетесь никому пересказывать о том, что рассказал вам я?

— Именно так. Вы полагаете я вас обманываю?

— Я не знаю.

— Я не обманываю вас. Когда я согласилась приехать сюда для работы с вами, это

было главным условием. Я здесь только для вас мистер Милгрим, не для них.

— Это хорошо.

— И поскольку я здесь для вас мистер Милгрим, то я за вас беспокоюсь. Как если бы

вы должны были родиться. Вы понимаете?

— Нет.

— Вы не были самим собой, когда вас сюда привезли. Какая-то часть вашего

самосознания отсутствовала. Сейчас вы ваше самосознание более целостно, но