Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

Четыре года, проведенные в этом детском доме, стали, без со­мнения, самыми радостными и светлыми годами моего детства и юношества. Вот только с учебой были большие трудности. По возрасту я уже должен был учиться в шестом классе, а по знани­ям мне надо было начинать чуть ли не с первого. Меня все же приняли в пятый класс, и с помощью ребят я окончил школу с хорошими оценками по русскому языку и литературе и лишь удовлетворительными по точным наукам.

После ухода из детского дома я поступил в педагогический техникум имени Профинтерна, который находился тогда в Мо­скве, в Подсосенском переулке. В техникуме, естественно, я при­нимал активное участие в общественной жизни, стал секретарем комсомольской организации, в которую входило несколько со­тен комсомольцев. По окончании техникума женился на студент­ке этого же учебного заведения. С тех пор прошло шестьдесят лет, у нас два сына, четыре внучки и один внук, и за все шесть десяти­летий не было ни одного дня, который бы хоть как-то омрачил нашу совместную счастливую жизнь.

После окончания техникума мне предложили работу в Цен­тральном комитете профсоюза работников просвещения. Меня приняли на должность руководителя группы контроля и испол­нения. Председателем ЦК был Шумский, секретарями ЦК — Миханошина и Кучинский. В Центральном комитете работали старые большевики, чей партийный стаж исчислялся с начала века. Все они в дальнейшем были арестованы как «враги наро­да» и пропали без вести. В годы «хрущевской оттепели» их реа­билитировали. В ЦК профсоюза работников просвещения я проработал всего два года. В 1932 году был объявлен призыв молодых людей моего возраста в армию, и в сентябре я был призван на действительную службу и стал рядовым 1-го полка связи Московского военного округа, который располагался то­гда в Лефортово. Между прочим, мне полагалась бронь, но мо­лодежь моего времени была воспитана в духе советского патри­отизма. Ни минуты не сомневаясь, я, разумеется, от всякой брони отказался, считая службу в рядах Вооруженных Сил только что народившейся Республики Советов своим священ­ным долгом.

ГЛАВА II

УРОКИ АНГЛИ ЙСКОГО

Военную службу я проходил в Москве, где и получил первое звание — командир взвода. В нашем воинском подразделении го­товили специалистов особого профиля.

Еще до окончания службы мне неожиданно поступило пред­ложение от главного редактора «Учительской газеты» Полон­ской. Она приглашала меня на должность заведующего одним из отделов этой газеты. Все что касалось моей досрочной демоби­лизации, главный редактор брала на себя, ссылаясь на свои хо­рошие отношения с Михаилом Николаевичем Тухачевским, в то время одним из руководителей Наркомата обороны. Но служба в армии была мне больше по душе. Сказалось мое пребывание в детских домах, и я, к большому неудовольствию Полонской, от­казался от столь лестного предложения. В конце 1933 года я за­вершил действительную службу в армии, прослужив всего один год, так как имел среднее образование.

Прошло всего несколько дней после демобилизации, как ме­ня неожиданно вызвали по незнакомому адресу в Большой Зна­менский переулок, 19, в бюро пропусков. Зачем и к кому меня приглашают, об этом не было сказано ни слова. А спрашивать, понятное дело, в моей ситуации было не положено. В назначен­ный час я явился в указанное место. Дверь в бюро пропусков оказалась закрытой, и первое, что меня поразило, это то, что она открылась, как по команде, после того, как я нажал кнопку. При­чиной такой оперативности, как я тогда думал, были последние достижения нашей советской техники. Там мне дали пропуск к комиссару Озолину. В то время он возглавлял (если не ошиба­юсь в нумерации) седьмой отдел НКВД. В дальнейшем, в 1937 году, Озолин был репрессирован.

Комиссар НКВД встретил меня в кабинете. Начались рас­спросы, показавшиеся мне допросом. У него на столе уже лежа­ло мое «дело». «Дело», собственно говоря, состояло из анкеты и биографии. Выслушав мой рассказ, Озолин был предельно кра­ток:

- Ну что ж, вроде ты нам подходишь. А теперь пойдем к «ста­рику».

Мы прошли в другой конец коридора и попали в приемную, где нас встретила Наташа Звонарева - секретарь Берзина. Пе­реговорив со своим шефом, она впустила нас к нему в кабинет.

За столом я увидел плотного сложения человека, довольно моложавого на вид, но седого, с очень добрым и симпатичным лицом. На петлицах у него было три ромба. Этому «старику» в то время было всего 44 года, а был он уже начальником Главного Разведывательного Управления (ГРУ). Спустя пять лет армей­ский комиссар 2-го ранга Берзин был, как и Озолин, репресси­рован.

Встреча с Берзиным круто изменила мою жизнь. Меня взяли на работу в ГРУ. Мне только что исполнилось 23 года. Я был слишком молод, слишком неопытен, но в то же время энергичен и исполнителен.

К моему большому удивлению, никто в управлении мне так и не объяснил, в чем заключаются мои обязанности. Мне давали разного рода задания, и я их прилежно исполнял, не задавая лишних вопросов. Уже тогда я понимал, что осторожность не по­мешает, и чем меньше докучаешь начальству, тем для тебя же луч­ше.

Наш отдел занимался расшифровкой телеграмм, приходив­ших от резидентов ГРУ за границей. К этому участку работы сам Берзин относился крайне внимательно. Он никогда не допускал небрежности и нарушений в порядке хранения и обращения с шифротелеграммами. Если составлял шифровку лично, то все­гда писал на положенном для этого бланке, корешок же, на ко­тором сотрудник должен был проставить число и время отправ­ки текста, непременно оставлял себе.

Шифровки Берзина никогда не носили начальственного или приказного тона. Они всегда были благожелательными, закан­чивались добрыми пожеланиями, часто вопросами о здоровье и судьбе родственников и друзей или сообщениями об их само­чувствии, если семья и близкие люди наших агентов оставались в Советском Союзе. Этим он показывал нам, подчиненным, пример того, как надо относиться к тем, кто работает за рубе­жом, подчеркивал, что доброе слово для людей, которые в слож­ной и опасной обстановке, часто в одиночку, рискуют жизнью, имеет огромное значение, и об этом не следует никогда забы­вать.

Среди резидентов, присылавших шифровки (а каждый неле­гальный агент за границей имел свою шифросвязь), у него было много друзей. Он часто писал им сам, при этом (вопреки присво­енным резидентам псевдонимам) называя их одному ему извест­ными именами.

Одновременно наш отдел обучал уезжавших резидентов или их связистов правилам пользования индивидуальными шифра­ми. Некоторые из них работали вместе с Берзиным еще в боль­шевистском подполье. Все они относились к начальнику ГРУ с большим уважением и симпатией, но без малейшей доли подо­бострастия и лести.