Александр Замалеев - Лекции по истории русской философии

Флоренский П.А. Предполагаемое государственное устройство в будущем // Литературная учеба. 1991. Кн. 3.

б) Исследования

Бойков В.Ф. Судьба и грехи России (философско-историческая публицистика Г.П. Федотова) // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: Избр. статьи по философии русской истории и культуры. В 2-х томах. СПб., 1991. Т. 1.

Мень А. Возвращение к истокам // Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990.

«Апокрифическая философия» в СССР. Философия космизма: К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский. Философско-антропологические учения: А.А. Ухтомский, М.М. Бахтин. Постренессансный мистицизм: А.Ф. Лосев. Разрушение марксизма: Э.В. Ильенков, В.П. Тугаринов.

Философия русского зарубежья перестала плодоносить уже во втором поколении, и место философов заступили богословы, апологеты церкви. Однако никакого «перерыва» в русской мысли не произошло, ибо в самой России, несмотря на господство официального марксизма, всегда сохранялась и развивалась мощная традиция «апокрифической философии» [ А.А. Любищев ], которая находилась в преемственной связи с самобытными исканиями отечественного любомудрия дореволюционной эпохи, с «духовным ренессансом» конца XIX-начала XX в. Она охватывала весь спектр важнейших проблем мировой философии и включала самые разнообразные системы. Это и явилось залогом быстрого возрождения и расцвета русской философии в постсоветский период.

1. Философия космизма . Из всех направлений русской философии в советский период наибольшего взлета достигла философия космизма. Подготовленная усилиями Радищева и Галича, прочно опёртая на «объективном разуме» Герцена и «всеединстве» Соловьева, она окончательно воздвигла себе пьедестал в учениях Циолковского и Вернадского.

а) К.Э. Циолковский (1857–1935). По складу своего ума «отец космонавтики» чем-то напоминал Толстого; подобно ему он также всю жизнь «бил в одну точку», стремясь полнее и четче уяснить суть вдохновлявших его прозрений. Он не обладал сколько-нибудь основательной философской подготовкой, но ему была в высшей степени присуща особая пророческая интуиция, придававшая его учению характер религиозного откровения. Данное обстоятельство вызвало две крайности в нашей историографии: с одной стороны, стремление строго отграничивать «существо» его научных взглядов «от различных наслоений, неадекватной манеры выражения и терминологии» [ Ю.Л. Школенко ], а с другой — признать его чисто религиозным мыслителем, пытавшимся «достичь возможно полного соответствия между образами и понятиями христианства и новейшими научными представлениями в области космологии, биологии и т. п.» [ Н.К. Гаврюшин ] [38] Циолковский любил соотносить свои воззрения с библейским учением. В частности, он охотно рассуждал на темы евангельских «чудотворений». Но в них он видел прежде всего «очаровательные мечты», изначально пленявшие воображение человечества. «Чудеса Иисуса, объясняемые естественным путем, — отмечал мыслитель, — все же замечательны как мечты, которые все более и более осуществляет теперь человечество… Производительность труда усилилась в десятки, сотни и тысячи раз. Разве это не оправдывает со временем слова Иисуса о птицах, которые не пашут, не жнут, а всегда сыты? Победы науки и техники поразительнее великих чудес». Даже девство Богоматери Циолковский интерпретировал как мечту «о будущей женщине, которая будет давать детей, но не будет подвержена животным страстям»! Если это действительно «согласование» науки с христианством, то что же тогда остается от христианской веры? . Однако сам Циолковский верующим себя не считал, и решительно отвергал наличие двух начал во Вселенной: материального и духовного. Ему претил дуализм в размышлениях о мире. «Я — чистейший материалист, — писал он. — Ничего не признаю, кроме материи». Если же существуют и духи, полагал мыслитель; то это отнюдь не потусторонние существа, а просто «неизвестные силы неба», состоящие из той же материи, но только «более разреженной и элементарной, чем известная нам». Это очень похоже на то, как думал первый материалист-атомист Демокрит. Все дело в ограниченности наших знаний, и чем глубже проникаем мы в бездны космоса, тем доступнее становится и «естественное объяснение» таинственных явлений и загадок природы.

Обращаясь к рассмотрению материи, Циолковский выдвигал три «начала», или «принципа»: время, пространство и силу. С его точки зрения, это не обычные свойства материи, хотя они и могут признаваться таковыми. Время, пространство и сила суть прежде всего «элементы суждений», понятия и оттого они «вполне субъективны». Здесь совершенно отчетливо просматривается кантианская проблема, однако входить в ее «сущность» Циолковский считал «мало полезным», так как это чревато расслоением понятия и материи. Его вполне устраивал сам по себе логический факт: «Без материи не существует ни времени, ни пространства, ни силы. И обратно, где есть одно из этих понятий, там есть и материя. Она определяется этими тремя понятиями». Главным для него было учение о монизме материи. «Если бы мы признали что-нибудь не подобное материи, — отмечал Циолковский, — то мы нарушили бы свой монизм, а в этом и фактически нет никакой надобности».

Тяга к монизму обусловила глубокую онтологизацию Циолковским психического. Его материя (а равно и атом!) оживотворена, действует по законам не только физического, но и психического мира. Ибо если она складывается из представления о времени, пространстве и силе, то необходимо должна обладать и чувствительностью. По его мнению, нельзя допустить, чтобы чувствительной признавалась только «часть Вселенной», т. е., собственно, «живая материя». Тогда нарушился бы монизм, не стало бы единой материи. Но из всеобщности чувствительности вовсе не следует, будто «человек чувствует как обезьяна, обезьяна — как собака, собака — как крыса, крыса — как черепаха, последняя как рыба, рыба как улитка, улитка как бактерия, бактерия как камень и т. д.». Циолковский категорически отстранялся от подобного наивного фетишизма или антропоморфизма, который все очеловечивает, уподобляет его сложным свойствам. Чувствительность Вселенной находила выход в двух измерениях — количественном и качественном. С этой точки зрения, все тела — живые и мертвые — обладают одинаковой по качеству, но различной по количеству степенью раздражительности. «Математическая численная разница может быть поразительно большой, качественной же совсем нет», — так резюмировал Циолковский свои соображения относительно чувствительности материи. Это приводило его к панпсихизму, который представлялся проявлением истинного материализма. «Я не только материалист, но и панпсихист…», — заявлял мыслитель.