Доронин Алексеевич - 4. Поколение пепла

Без лишних слов гада отвели в подвал и шлепнули. Говорили, на лестнице он напрудил лужу за секунду до того, как Мищенко дважды выстрелил ему в затылок. На его место Владимир назначил Масленникова.

Иван Иванович Зырянов был настоящим алтайцем, не по месту проживания, а по крови. Глава администрации маленького городка с чудным названием Змеиногорск где-то в Горном Алтае был шорцем, хоть и из тех, чьи предки были крещены в православную веру, судя по имени-фамилии. Лицо его напоминало захмелевшую луну, а глаза были раскосыми, как у японца. Японцы, как гласит одна версия, как раз из этих гор и вышли.

Но кроме титульной нации Зырянов принадлежал к интернациональной породе постсоветских номенклатурщиков. Александр знал этот тип людей. Каменные неулыбчивые лица, чугунные зады - фиг прогонишь с насиженного места. Культура для них - шансон и "играй моя гармошка". Досуг - выпивка, баня, рыбалка, охота и еще раз выпивка. К компьютеру не знают, с какой стороны подходить. По телевизору раньше смотрели только новости первого канала и сериалы про ментов.

"И перед такими нам приходилось пресмыкаться", - вспомнил Данилов. Ему было приятно видеть в глазах своего социального антагониста настоящий страх.

Этот одутловатый монгольский господин с белыми от ужаса глазами первым подбежал пожать руку Богданову. Раньше он был "вассалом" Мазаева, а теперь, выходит, стал богдановским. И сейчас в этом зале проходило собеседование, итог которого мог быть любым.

Богданов еще раньше всем показал, что незаменимых нет, как нет и священных коров. Новорожденное государство он обещал скреплять железом и, если надо, кровью.

Рыльце у этого Зырянова было в пуху. Поговаривали, что он должен был во время летнего блицкрига привести олигарху на подмогу человек пятьсот, но затянул со сборами - то топлива нет, то машины сломались. Наивная восточная хитрость в расчете на то, что сдохнет или ишак, или шах. Учитывая, что от Заринска до Змеиногорска куда дальше, чем от Заринска до Подгорного, хитрость не была совсем уж бессмысленной.

Узнав о поражении и гибели под Подгорным всей армии Мазаева, Иван Иваныч с братьями, зятьями, дядьями, деверьями и прочими членами клана внезапно собрался за один день. Но не для того, чтоб защитить Заринск, а чтоб успеть его разграбить, а потом удрать обратно в свои горы с полными фурами продуктов из оскудевших, но еще не пустых закромов города. Но немного не рассчитал - силы Богданова явились на полдня раньше, чем его авангард на внедорожниках. Вот такой фрукт был этот "дикий тунгус". Вместе с ним прибыли трое помощников, пятеро охранников и одна девушка. Его дочь. С редким именем Алиса, оживляющим в памяти образы прекрасного далека и страны чудес.

В малом банкетном зале, где на стене висел потрет Сталина из логова сурвайверов, за накрытыми столами их ждали двадцать человек - новый хозяин, его супруга, его охрана и сподвижники. Водки не было, зато подавали жаркое - постную и довольно жесткую медвежатину с хреном и с отварной картошкой на гарнир. Данилов был бы сильнее рад свинине, но с тех пор, как узнал про рацион мазаевских хряков и свиноматок, ему она в горло могла не полезть.

Жаренное мясо на обед было само по себе роскошью, поэтому никто не жаловался. К тому же они собрались не для того, чтоб набить брюхо.

Медведя, которого олигарх так берег, забили в первый же день после победы, но его замороженное мясо до сих пор лежало в холодильниках, ожидая торжественных случаев.

Данилов подумал, уж не Мясник ли убил косолапого. Кто если не он? И что он чувствовал, когда "исполнил" вместо очередного человека мохнатого зверя? Такое же безразличие? Или досаду, если понадобилось больше одного патрона?

Богданов с женой сидел во главе стола. Неживой стеклянный глаз в его глазнице был почти неотличим от настоящего. На лидере была не повседневная офицерская форма без знаков различия, которую он обычно носил, а неброский серый двубортный пиджак с каким-то юбилейным значком на груди. Вместе с Машей, на которой было скромное платье из синего шелка, они казались парой советских фигуристов. Волосы Мария слегка покрасила (возможно, чтоб скрыть седину), поэтому они вместе смотрелись очень нордически.

Гостей усадили за почетные места на противоположном конце. Данилов примостился где-то посредине, равноудаленный от них. Слева от него нарезал себе мясо на тарелке Мищенко, похожий в своем черном костюме на владельца похоронной конторы. Он использовал столовый нож, но Данилов знал, что боевой и зазубренный тоже при нем. От его взгляда не ускользнуло, что гостей разоружили и даже провели через рамку, а вот охранники Богданова все были при пистолетах. И даже его помощники-министры.

Но это было скорее психологическим давлением. Если бы Владимир хотел, он бы расправился с ними, не усаживая к себе за стол.

Данилов догадывался, что прагматичный председатель хочет наладить контакт с вменяемыми людьми из бывшего мазаевского окружения. Демьянов бы никогда так делать не стал, но в этом была и его слабость.

За столом пока велась светская беседа, важных материй разговор не касался. Между тем, внимание Данилова переключилось на единственную гостью.

Он слышал про нее, что она потомственная алтайская шаманка .

"С умной женщиной можно еще и поговорить, а с глупой только..." - эта фраза, конечно, принадлежала Фомину.

На цепочке у нее на шее висел то ли кулон, то ли крестик, но Данилов не нашел пока в себе наглости заглянуть украдкой.

Она была рослой и хорошо сложенной, не ниже большинства мужчин за столом, но не смотрелась баскетбольной команды. Под длинным черным платьем вырезом сверху и разрезом снизу, благодаря которому он видел ее красивую коленку, у нее была хорошая фигура, стопроцентные песочные часы.

"Эх, посмотреть бы время по таким", - подумал Александр.

Ее элегантные очки не портили ее, а, наоборот, в сознании Саши, добавляли очарования. Пожалуй, даже больше, чем Настя, с которой у нее было что-то общее, она походила на школьную учительницу. Говорили, что по образованию она психолог. С Машей они были почти ровесницы, но выглядела она лет на пять моложе, а то и вовсе на восемнадцать. Может и вправду ведьма?

Разрез глаз у нее был славянский, овал лица таким же, как у отца, но у того кожа была желтушной, а у нее молочно-белой, будто никогда не знавшей загара, резко контрастируя с иссиня-черными волосами, которые она совсем по-японски заколола двумя палочками. Должно быть, если распустить их, они лягут свободно, волной до пояса. Данилову было приятно думать об этом. Глаза ее были теплого орехового цвета.

Из машины она выходила в кожаном плаще, элегантнее которого Данилов уже года два ничего не видел.