Unknown - i c2ab19a2c5d6e8bb

Больничная палата, целых два месяца безделья, назойливые врачи, бесконечные лекарства и процедуры…

Смог ли парнишка добежать до спасительного метро? Жив ли? Если да, то как он там? Искать его надо, а я тут бока проминаю…

Влад сам не заметил, как гул стих. Остались только обеспокоенные взгляды парней.

– Чего нахмурился? Да все в порядке с твоим другом!

– Струхнул малец, с кем не бывает?

Подытожил как всегда рассудительный и несуетной Горыныч:

– Да узнавал я, до станции он добрался. А значит, все обязательно будет хорошо.

; Влад улыбнулся в ответ, вновь окунаясь в веселый гам, звон кружек и подтрунивание друзей…

Евгений Шкиль

Явление святого Эрнесто

I. VIENES QUEMANDO LA BRISA…

– Ну что, поп. Отжил ты свое, – лицо седеющего громилы искривилось в недоброй ухмылке. – Ты уж прости нас грешных, служба такая. Помолись там за нас, что ли?

Два других подельника, вооруженные «калашами», переглянулись и отрывисто заржали.

Отец Арсений, с перемотанными проволокой руками, лежа на жесткой, утыканной мелкими камнями земле, тяжело дышал. Необычайно горячий ветер обжигал его изможденное лицо. Он знал, что пришел конец. Священник больше не вырывался и не вопил, глаза его мертвенно вперились в одну точку, а из пересохшего горла то и дело вырывался чуть слышный хрип. Он понимал: погибель близка и печальная судьба его неотвратима. Скоро, очень скоро над Муравьиным холмом взойдет немилосердное солнце и опалит скорбную землю безжалостными лучами. Но восход не принесет смерти, ибо все те, кто выжил в этих местах, давно уже приспособились к угнетающему излучению бессердечного светила. Нет, не с небес придет погибель, но из-под земли. Огромные, размером с человеческую ладонь огненно-рыжие муравьи с рассветом повылазят из своих нор и начнут медленно пожирать его, отца Арсения, вероотступника и еретика, посмевшего пойти наперекор Божественному Совету и самому Верховному вождю Десяти Деревень Аркадию Верхоянскому, именуемому Одином.

– Э, поп, – седеющий здоровяк пнул отца Арсения громадным «берцем» в бок, – ты, случаем, не сдох?

– Нет, жив пока, голубчик, – отозвался чернобородый крепыш в запыленном камуфляже, – хрипит. Надо бы его в чувство привести слегка, а то неинтересно будет умирать…

– Так ты и приведи, – хохотнул лысеющий весельчак, – ты ж у нас в морге до Катастрофы раб отал.

Крепыш не обратил никакого внимания на выпад своего товарища по оружию. Он подошел к жертве, плеснул ей в лицо воды из фляги.

– Интересно, а кем был наш святоша в той жизни? – тихо проговорил бородач…

Вопрос звучал исключительно риторически: любому из трех мучителей было абсолютно все равно, кем являлся поп-неудачник до Апокалипсиса. Сам же отец Арсений не хотел, да и, пожалуй, не мог в таком плачевном состоянии вести задушевные беседы со своими смертельными врагами. Но где-то в глубине сознания этот вопрос тронул гигантские пласты памяти, и вся жизнь Арсена Колеева пронеслась перед глазами.

Кем он был в той жизни? Никем! Ничем и никем. Бесхребетным и нищим лузером, от которого ушла жена, который потерял работу, над которым смеялись товарищи. Прожив половину жизни, в свои тридцать пять Арсен не видел для себя будущего…

Он хорошо помнил тот роковой день. Нестерпимая ду хота. Поезд, направляющийся в Москву, почему-то остановился. Вокруг лес. В наушниках плеера верещал какой-то очередной банальный хит заурядной попсовой радиостанции. На коленях – почти законченный сканворд. Осталось одно только слово, которое Арсен никак не мог разгадать: фамилия художника XV–XVI веков, создавшего гравюру «Четыре всадника». Арсен, поглощенный своими мыслями, не замечал нарастающего беспокойства вокруг. Казалось, этот сканворд мог открыть тайну его предначертания, поведать ему о провидении, которое способно повести вперед даже самого трусливого отпрыска человеческого рода, напрочь изменив судьбу любого неудачника. И от этого блаженного мига Арсена отделяло одно только слово. Всего одно слово…

Так оно и вышло. В тот момент, когда в голове вдруг отблеском яростной молнии вспыхнуло имя немецкого живописца Альбрехта Дюрера, а перед глазами встала та самая знаменитая гравюра, в наушниках плеера звенящим скрежетом вдруг оборвалась музыка, и чей-то женски й голос истошно завопил: «Война!!!» И это был первый знак судьбы.

Арсен выскочил из вагона. Огляделся. Вокруг паника. Он растерялся, окаменел от ужаса, потому что увидел странную вещь. Там, на горизонте, туда, куда должен был ехать поезд, в мутной дали разрасталось странного вида бурое облако дыма, чем-то схожее с исполинским мечом, будто занесенным над поверженным миром. И это был второй знак судьбы…

На Арсена налетел какой-то рослый парень.

– Чё встал, идиот?! – заорал он на него, ткнув пальцем в сторону леса. – Спасение там, в той стороне есть военная часть со стратегическим запасом…

И это был третий знак судьбы, ибо на майке парня, указавшего ему путь спасения, был изображен лик Избавителя, погибшего когда-то в далеких заморских лесах во имя идеи равенства и братства.

Арсен побежал. И вдруг в наушниках заиграла музыка, являющаяся неформатом для радиостанции, на которую был настроен плеер. Эта была песня на иностранном языке – том самом языке, на котором когда-то разговаривал Избавитель, и это песня была о Нем… Печальная мелодия успокаивала, а проникновенный женский голос хоть и навевал печаль, все же странно контрастировал с тем ужасом, что творился вокруг. И это был четвертый знак судьбы, ибо в тот страшный миг слова на непонятном языке навсегда запечатлелись в памяти Арсена и превратились в молитву новой веры. В предсказание грядущего явления Мессии, который однажды воскреснет и придет защитить тех, кто верил в Него и кто возлюбил Его всем сердцем своим…

К военной части он подошел уже совсем другим человеком, ибо теперь понимал, во имя чего ему предстоит жить. Не было больше ни христиан, ни мусульман, ни язычников, ни атеистов. Мир рухнул, скатился в непроглядную бездну смерти. Вместе с ним погибли и старые представления. Теперь наступило время новой проповеди. Людям, всем тем, кому не посчастливилось расстаться с жизнью в дни Кат астрофы, дано было теперь испытать на себе ярость провидения.

Нет, совсем не случайно в день гибели Старого Мира Арсен узрел знаки судьбы. Он знал, что прежде, чем явится Избавитель, на мир обрушат свой гнев всадники Апокалипсиса. Ведь бывший неудачник разгадал заветное слово. Война – вот имя первого из всадников. Огненным мечом неистовой ярости этот всадник обратил в прах города, отравил леса и реки, уничтожил большую часть людей. В эти жуткие дни Арсен превратился в отца Арсения, а его тогда еще немногочисленные последователи стали именоваться эрнеститами.