Ярослав Кузьминов - Раздвоение

(цель была такая же слово в слово, Петр Николаевич потом проверил по архиву) и

выполнял все элементы ритуала безупречно.

Более того, Сергей не создавал проблем в тьюнинге. «Только с мертвым дривеном

не возникает сложностей, — писал Бубард в одном из своих инструктивных писем. —

Если в тьюнинге все проходит легко, без соскальзываний в другие случаи и застреваний

на ленте времени, без приступов паники и истерик, без вспышек недоверия тьюнеру и

желания бросить занятия, — это значит, что вместо тьюнинга вы занимаетесь чем-то

другим, совершенно бесполезным. Самая частая подмена — выслушивание простых

воспоминаний дривена, в то время как нужно, чтобы он не вспоминал случаи, а

возвращался в них».

Сергей был именно таким «мертвым дривеном». Он показал полное отсутствие

зрительных образов и эмоциональной вовлеченности. О случаях он рассказывал в

прошедшем времени. Никогда не соскальзывал в другой случай, проходя приятное

воспоминание. Никогда лица людей не превращались в черепа, из земли не начинала

сочиться кровь, с горизонта не наваливалась черная буря.

По Бубарду, «мертвый дривен», или «закупоренный случай» — самое страшное

бедствие для тьюнера, потому что требуется много возни, чтобы перестроить мышление

такого человека на возвращения , от которых только и может быть польза. Петр

Николаевич таких клиентов, наоборот, любил; «возиться» с ними он даже не думал. При

таком подходе они были очень удобны, потому что не устраивали истерик и криков, и их

никогда не рвало во время тьюнинга.

Однако с Сергеем все-таки было трудно. Его было просто гадко слушать. Все, что

он говорил в тьюнинге, было сухими отчетами о случившихся с ним случаях секса,

никаких других приятных моментов он вспомнить не мог. При этом никаких признаков

эрекции, вроде ерзанья в кресле или перекрещивания ног, Петр Николаевич не замечал. У

других клиентов эрекции во время тьюнинга не были редкостью.

С педантичностью патологоанатома Сергей описывал все детали прелюдии и

процесса, вплоть до мелочей, которые нормальный человек не запомнит. Засунул он два

пальца во влагалище или один. За ухо его укусили до того, как он ощутил приближение

оргазма, или после этого. Если Петр Николаевич давал ему волю, Сергей мигом

проскакивал события, предшествующие сексу, обстоятельнейшим образом описывал

прелюдию, заканчивал описание сцены своим оргазмом, после чего говорил «Вот и все».

Сказав это, он, бывало, даже открывал глаза.

Если Петр Николаевич не давал ему добраться до постельной сцены и возвращал,

снова и снова, к подробностям свидания, пути к дому, ужина и прочего, то Сергей с

трудом вспоминал подробности, за исключением того, сколько потратил на девушку

денег, и какие она давала намеки на то, что хочет секса. Запросы, вроде «Вернитесь в

случай в детстве, когда вы рыбачили и были счастливы» или «Когда вы купались в море и

радовались» или «Получили хорошую оценку в школе и рассказали об этом родителям»,

не давали никаких результатов. Сергей почти не помнил возраста до четырнадцати лет.

В четырнадцать лет у него начали расти волосы на лобке, и он стал

мастурбировать, представляя соседку по даче. Эти детали он не проходил в режиме

тьюнинга. Он просто открыл глаза посреди сеанса, сообщил это Петру Николаевичу,

добавил, что с того лета помнит о своей жизни довольно много, и спросил: «То, что я

сейчас рассказал, поможет терапии?» — «Терапии поможет все, что здесь происходит, —

дежурно ответил Петр Николаевич. — Особенно, если вы не будете постоянно открывать

глаза и выходить из режима тьюнинга», — добавил он.

Он терпеть не мог клиентов, открывающих глаза посреди сеанса.

Еще больше его раздражали те, кто притворялся, подсматривая сквозь ресницы.

Они составляли целый тип. Их он не жалел, просил открыть глаза и сообщал им, что они

клинически неизлечимы. «Или, по крайней мере, — сообщал он после паузы, — вы

28

физиологически не готовы к тьюнингу. Поэтому сегодня мы займемся обучающим

курсом, вечером вы примете двойную дозу витаминов, а завтра мы продолжим».

Подглядыванием занимались только индивиды с глубокими расстройствами, на

грани психбольницы. Они считали других людей злонамеренными, но тупыми тварями,

которых приходится постоянно дурачить, чтобы «получить все-таки свою выгоду,

вопреки из козням». Будучи пойманными на притворстве, эти люди начинали испытывать

к Петру Николаевичу благоговейный страх с примесью затаенной ненависти. Угрозу

Петра Николаевича перенести тьюнинг на следующий день они воспринимал как нечто

смертельное. Им казалось, что их, таким образом, коварно лишают немыслимой выгоды,

которая обратится в прах, если не получить ее тотчас. Поэтому они умоляли не

прекращать тьюнинг. Многие плакали, некоторые даже падали на колени. Получив

категорический отказ, они вели себя по-разному. Одни впадали в уныние, говорили вяло и

односложно, слушались всех распоряжений Петра Николаевича. Другие симулировали

припадки и бормотали «мне может помочь только тьюнинг».

Один поступил намного оригинальнее, добавив новые основания для нелюбви к

физикам. Он был аспирантом физфака МГУ и в течение трех дней занятий звонил по

вечерам, чтобы допытываться, что Петр Николаевич думает о непорочном зачатии

Христа. У него были длинные и тонкие, похожие на пух, усики под носом. Они не были

бриты, видимо, еще ни разу, и Петр Николаевич окрестил их про себя «мандой

семиклассницы». После первого же сеанса, этот придурок, одеваясь в прихожей,

доверительно сообщил, что всегда носит под штанами «ракушку» — защиту паха,

используемую в единоборствах. «Я делаю это с десятого класса школы. Это чтобы никто

не видел, если у меня эрекция, и мне надо, например, выйти к доске. Ну и защита тоже,

потому что есть девочки, совсем больные, они, знаете, могут ни с того ни с сего подойти к

парню и ударить его прямо туда. У них на эту тему вообще крыша едет у всех». Так вот,

этот физфаковец, наказанный за подглядывание, стал требовать назад свои деньги. Не

получив мгновенного согласия, завизжал «насилуют» в расчете на чуткий слух соседей.

Петр Николаевич отсчитал ему четыре тысячи за два оставшихся занятия, но тот

потребовал деньги за три, потому что от сегодняшнего он «не получил ровным счетом

ничего». Петр Николаевич согласился, чтобы снова не слышать воя. Одевшись,

физфаковец попросился в туалет. Он вышел, держа одну руку в кармане, плотно закрыл за

собой дверь и торопливо смылся. Его неестественность и отсутствие звука слива