User - o bdf4013bc3250c39

такого молодого, сильного мужа!..

- Ого-о! Как мы далеко уже зашли, тебе не кажется? – Зина старалась

говорить мягко и ровно, хотя в душе у нее начало клокотать: какой-то не по

годам созревший и озабоченный сопляк откровенно склоняет ее к

сожительству! Этого только ей недоставало в этой жизни! Но резкостью

ничего не возьмешь, поняла она, только обозлишь, а последствия могут быть

непредсказуемы. Кто его знает, какой у него характер, как он отнесется к ее

отповеди. И кто его родители? Не дай Бог, какие-нибудь шишки, в проблемах

завязнешь…

Зина вполуха слушала его лепет и лихорадочно искала выход.

- Тебя как зовут-то? – спросила она, когда юноша, исчерпав запас

красноречия, замолчал.

- Матвей.

- А фамилия?

- Сташевский.

128

- Вот что, Матвей Сташевский, - предложила она. – Я сейчас говорю с тобой, как взрослый человек с взрослым человеком, понимаешь?

Матвей кивнул и навострил уши.

- Так вот, - продолжала Зина. – Прежде всего спасибо тебе за твое чувство, оно мне очень лестно… Теперь что я тебе хочу предложить… Провожать ты

меня, конечно, можешь, но давай договоримся, что пока что этим твои

ухаживания ограничатся, ладно?

Юноша, видимо, не ожидал такой уступчивости и с радостью согласился на

предложение. Они сели в троллейбус и когда стали подъезжать к ее

остановке, Матвей встал с сиденья и предложил ей поднести ее поклажу,

состоявшую из пакета с ученическими тетрадками. Зина улыбнулась и

поблагодарила, но решила завтра же навести самые подробные справки об

этом странном молодом человеке.

Начала с классного журнала. Оценки у Матвея Сташевского были неплохими, заметно преуспевал он в точных науках, но и по другим предметам шел

ровно, без «троек». Зина осталась как-то наедине с классным руководителем

десятого «А» Тамарой Сергеевной и заговорила с ней об успеваемости

учеников. Незаметно переключилась на статус детей, рассказала, что у нее в

классе в основном дети рабочих и служащих. Тамара Сергеевна подхватила и

поведала, что в ее классе тоже преобладают такие, правда, есть один юноша, отец которого работает вторым секретарем райкома партии. Зина

сосредоточилась и затаила дыхание. Расспрашивать было неосторожно,

поэтому она напряглась и ждала, когда же Тамара Сергеевна назовет имя

этого ученика. А та долго рассказывала о хорошей успеваемости ученика, о

его активной комсомольской позиции, о всегдашней готовности помочь

одноклассникам. Зина слушала и все больше убеждалась, что речь идет

именно о Матвее Сташевском. Поэтому когда Тамара Сергеевна назвала

наконец его имя, Зина отреагировала вполне спокойно.

129

«Значит, вот оно что! – обдумывала она ситуацию после разговора. – Отец –

партийный чиновник. Только этого мне еще не хватало! А ну как узнает

родитель, чем его повзрослевший сынок тешится, что будет? Уши ему

надерет, что ли? Скорее всего – меня сгнобят. Скажут, что растлила

мальчонку… Нет, это надо прекращать, и чем скорее, тем лучше…»

В тот день она вышла из школы через запасной выход, а Матвей Сташевский, прождав ее у главного полтора часа, вошел в школу, заглянул в учительскую и

увидев, что она пуста, грустно вздохнул и отправился домой.

На следующий день Зина через четвероклассника снова получила записку,

написанную знакомым почерком. Матвей, ни много ни мало, укорял ее в

непостоянстве, сетовал на изменчивую женскую природу.

Прочитав записку, Зина разорвала ее и пожала плечами: «Скажите на

милость! Мы уже и книжек серьезных начитались!» А когда в очередной раз

ей снова пытались передать записку, она строго сказала посреднику:

- Передай тому, кто тебе это поручил: чтобы больше никаких записок я не

видела! Иначе всем сообщу! Так и скажи этому человеку!

Дня три записок она не получала. А на четвертый школу потряс скандал:

десятиклассник Матвей Сташевский пытался покончить с собой, вскрыв в

ванне вены. Парня удалось спасти, и на больничной койке он во всем

признался матери. Зину вызвал директор и обвинил в совращении

несовершеннолетнего. Она ответила, что это ложь и она подаст в суд.

Директор немного присмирел, но Зина прекрасно понимала, что этим

визитом дело вряд ли кончится. Коллеги смотрели не нее искоса, едва

разговаривали, ей передавали нелестные слова, сказанные о ней

учительницей, которую раздражали педагогические успехи Зины.

Когда отношение учителей к ней стало совсем натянутым, Зина сочла за

лучшее подать заявление об увольнении. Единственным человеком, который

130

воспринял ситуацию адекватно, был, как ни странно, отец Матвея. После

окончания уроков он заехал в школу, дождался, когда Зина выйдет на улицу, подошел к ней, представился и предложил подвезти до дома. Она

согласилась, и этот партийный чинуша, каковым за глаза считала его Зина, оказался вполне интеллигентным и порядочным человеком. Он извинился за

подростковую дурь своего сына, за то, что своим поступком он причинил ей

столько хлопот, а в конце беседы, когда они уже подъехали к дому Зины,

предложил ей не спешить с увольнением.

- Я наслышан о ваших успехах, - говорил он. – Дети вас любят. Оставайтесь.

Я похлопочу, и будьте уверены, никто на вас больше косо не взглянет.

Зина поблагодарила, возразив, что он немного ошибается: педагогом она

оказалась никудышным, а потому увольнение будет самым оптимальным

шагом в этой ситуации.

Отец Матвея оставил за собой право не согласиться и спросил напоследок:

- Вы его не навестите? Он уже дома.

- Извините, но думаю, что нет.

- Что ж, - грустно кивнул отец. – Наверное, так и впрямь будет лучше.

Переболеет, пройдет… Удачи вам! – и, захлопнув дверцу, уехал.

Поставив, может быть, и безосновательно, крест на своей педагогической

карьере, Зина устроилась на работу в продмаг, где всю жизнь проработал ее

отец. Мать обратилась к директору магазина, и тот, в память о покойном, сделал его дочь старшим кассиром.

Зина поблагодарила, выговорила у него небольшой отпуск – и запила. Запой

продолжался неделю и по внешним признакам мало чем отличался от

предыдущего, осеннего. Вот только на душе у Зины было несравненно

тяжелее. Она винила себя в том, что произошло с Матвеем, он ей снился в

131

тяжелых, кошмарных снах, наутро она просыпалась в холодном поту, и в ее

ушах звенел басовитый, с хрипотцой голос подростка, его слова, сказанные

ей в первый раз. Она мучилась и заливала эту муку очередной порцией

спиртного. Помогало это ненадолго и однажды ночью обернулось

жутчайшим кошмаром. В хмельном бреду – то ли во сне, то ли наяву – Зине