User - o bdf4013bc3250c39

сигарет, но почувствовал, что даже курить ему сейчас не хочется. Это

порадовало его, и он стал следить за шипящими кусочками сала,

потрескивающими на раскаляющейся сковороде. Взял ложку, перевернул

каждый кусочек и залюбовался румяной корочкой. Приготовил тарелку,

вилку, выключил плиту и стал выкладывать колбасу на тарелку.

… От внезапного звонка в дверь его рука дрогнула, кружок колбасы, стреляя

раскаленным жиром, сорвался с вилки и упал ему на запястье. Он стряхнул

его и шумно подул на ожог. Раздраженно поставил тарелку возле плиты и

пошел открывать.

«Опять какие-нибудь поборы, - думал по пути. – На консьержа или еще

куда…»

Дважды повернул вертушку замка, рванул дверь на себя – и обомлел. В холе

стояла Зина – растрепанная, тяжело дышавшая, с воспаленными глазами и

свежим запахом алкоголя изо рта. У него даже подумать времени не

оставалось. По хорошему, конечно, следовало бы закрыть перед ней дверь и

никогда ее не впускать в квартиру. Но он так растерялся, что, подсознательно

350

чувствуя свою правоту, не осмелился все-таки отказать ей. Тяжело вздохнул

и, отойдя на шаг назад, спросил негромко:

- Ну, чего тебе?..

Она словно дожидалась его реакции и, заметив его нерешительность, быстро

ворвалась в прихожую и прикрыла дверь, навалившись на нее спиной. Потом

бросилась к нему на шею и, обнимая мягкими, такими родными руками, не

выдержала, разревелась безутешно, крупными слезами. Он чувствовал, как

эти слезы катятся по его щеке, ощущал ее влажное, горячее лицо, слушал

надрывные всхлипывания и понемногу смягчался.

- Да что ты?.. Что с тобой?.. Я уже и не сержусь вовсе, - тихонечко шептал он, нежно поглаживая ее по вздрагивающей спине. – Мали ли чего с кем не

бывает!.. А я тебя ждал, по правде сказать, - ляпнул первое, что на ум

взбрело.

- Правда? – она подняла на него заплаканные, измученные глаза и шептала

без остановки, сквозь слезы: - Я знала, что ты не можешь бросить меня… что

не бросишь меня в беде… Я знала, что ты замечательный, что

справедливый… что на тебя можно положиться в тяжелый момент… И вот…

вот, я к тебе пришла… Помоги мне! – истошно вскрикнула она, снова

уткнулась ему в плечо и заголосила пуще прежнего.

Добряков стоял, как потерянный, и ничего не мог сообразить. Какие-то

глупые вопросы вертелись на языке, но он понимал, что это все не то, что с

ней произошло что-то такое, чему обычные слова не помогут. Но что именно

случилось, он не знал, и это мучило его.

- Что стряслось? – спросил он громко, пытаясь перекричать ее. – Что

произошло-то, можешь сказать?!

351

Но она все еще тряслась у него на груди, и тогда он крепко взял ее за плечи, тряхнул так, что ее голова заболталась на стройной шее, как голова

китайского болванчика, и снова громко, до боли в горле выкрикнул:

- Что случилось?!

Она замолчала и страдальчески смотрела ему в глаза воспаленным взглядом.

Казалось, она о чем-то напряженно думает и никак не может остановиться на

какой-нибудь мысли.

- Ты понимаешь, что если ты не скажешь мне всего (он сделал ударение на

этом слове), то я ничем, слышишь, ничем не смогу помочь тебе! Слышишь

же ты или нет? – и он еще раз тряхнул ее за плечи.

Она, кажется, пришла в себя, уже осмысленно посмотрела на него, потом

вытерла слезы рукавом куртки и, бросив:

- Ты прав, - прошла на кухню.

Села за стол, окинула взглядом помещение и резко спросила:

- У тебя выпить есть?

Добряков неприятно поморщился: очень уж не хотелось возвращаться к этой

теме.

- Может, ты скажешь, что стряслось-то? – начал было он, но она отмахнулась:

- Дай выпить, скажу, конечно… Просто трудно все это вынести…

Он достал из холодильника бутылку водки, налил ей в чайную кружку

граммов двести.

- Спасибо, - кивнула она. – У тебя и закуска есть, здорово.

352

Он поставил перед ней тарелку с остывшей колбасой, подал вилку. Зина,

поморщившись, посмотрела на кружку, потом поднесла ее к губам и,

зажмурившись, выпила, высоко задирая голову. Выдохнула, взяла рукой

кружок колбасы, запихнула в рот, вытерла пальцы о рукав куртки.

- Да что ты! – одернул он, подал ей кухонное полотенце и уселся напротив. –

Ну, рассказывай.

- Не могу-у! – проскулила она, растянув губы в плаче, и зарыдала мелко, со

всхлипами.

Он присел рядом, приобнял ее за трясущиеся мелкой дрожью плечи и стал

нежно нашептывать в ухо:

- Если ты про меня, то я… (У него едва не вырвалось «тебя простил», но он

вовремя удержался: кто он такой, собственно говоря?) Я уже про то и думать

забыл… Все в порядке… Все по-прежнему…

- О чем ты? – она вырвалась из его объятий, вскинула заплаканные глаза и

выкрикнула раздраженно, досадуя, что он ничего не понимает:

- Что по-прежнему? Что?!.. Ничего уже не будет по-прежнему! Все пошло

колесом!.. Видать, на роду нам такое написано!..

Добряков уже ничего не понимал. Однако поостерегся уточнить, что там и

кому именно написано, и лишь молча и сочувственно кивал головой.

Зина налила еще раз – на этот раз поднялась и наполнила водкой целый

стакан. Выпила и, не закусывая, закурила. Ему показалось, что она немного

успокоилась, но он по-прежнему молчал и выжидающе смотрел на крупные

кольца дыма, тяжело, лениво поднимавшиеся к потолку. В груди саднило и

ворочалось что-то неопределенное, какое-то тревожное предчувствие, он

ужасно мучился, но поторопить ее так и не посмел.

353

Встал, взял чистую стопку из шкафа, наполнил ее до краев из бутылки.

- Эх, бросишь тут! – ругнулся и залпом выпил до дна. Закурил и все так же

молча подошел к окну. На детской площадке копошились двое-трое детишек, заботливые мамаши собирали в песочнице лопатки и формочки, укладывали

их в целлофановые пакеты. Потом подняли детишек, посадили их в коляски и

покатили по домам.

Добряков обернулся и посмотрел на настенные часы. Восемь вечера.

- Ты мне скажешь все-таки, что случилось? – осторожно напомнил он Зине, молча сидевшей и отстраненным взглядом смотревшей в стену. Сигарета в ее

руке почти догорела, ровный столбик пепла вот-вот оторвется от фильтра.

Добряков взял пепельницу, поднес ее под руку Зины и хрустальным

краешком слегка поддел серый столбик. Он упал на дно пепельницы и

рассыпался на крохотные кучки.

- Выброси, - попросил он.

Зина посмотрела на него невидящим взглядом. Он взял из ее рук окурок и

задавил в пепельнице, потом погасил свою сигарету. Снова сел рядом и, взяв

ее обеими руками за виски, повернул ее голову к себе.

- Скажешь? – спросил тихо, глядя в глаза.

Она, кажется, только теперь увидела его. Вздрогнула, внимательно