User - o bdf4013bc3250c39

день поднялся более-менее свежим хотел позвонить по вычитанному в газете

объявлений телефону. Встал и отправился на кухню – покурить. Но в

прихожей увидел, что в замочной скважине поворачивается ключ, словно

снаружи кто-то пытался открыть дверь. Он вздрогнул и некоторое время

заворожено смотрел на ключ. Тот поворачивался очень долго, за это время

можно было три двери открыть. Добряков спохватился и сам открыл дверь.

Перед дверью никого не было. Он закрыл дверь и продолжал смотреть на

замок. Вскоре ключ снова вставили, и он снова стал поворачиваться, и снова

медленно, медленно… Это становилось невыносимым. Добряков хотел было

еще раз выглянуть на площадку, но внезапные громкие голоса сразу же за

дверью насторожили его. Голосов было два. Они оживленно говорили между

собой, но – вот странно – говорили о нем!

«Да дома он сидит, уверен!»

«Да нам какая разница, дома или нет. Зашли – шлепнули, и все».

«Нельзя, вдруг он все-таки дома. Будет кричать, соседи услышат… Надо

дождаться, пока его не будет, устроить засаду…»

373

«Что ж, зря приходили? А Бугай просил побыстрее его замочить».

«Ну вот пускай Бугай сам и замачивает! Я рисковать не буду!»

(Бугаем был один шапочный знакомый Добрякова. Добряков занял у него две

тысячи рублей на пару дней, но отдавать было нечем. Бугай несколько раз

напоминал ему при встрече, Добряков все обещал, обещал. И как-то вдруг

сказал, что вряд ли отдаст, поскольку денег у него нет и не предвидится.

Бугай вышел из себя и пригрозил, что в таком случае пусть Добряков пеняет

на себя, что придется говорить с ним по-другому. Добряков только

усмехнулся: Бугай, вопреки прозвищу, данному ему, видимо, в насмешку, был

неказистым и дохлым мужичонкой и никакой опасности с его стороны не

представлялось. А вот смотри-ка, оказалось, что тот слов на ветер не бросал, нанял каких-то громил! В том, что это непременно громилы, Добряков ничуть

не сомневался.)

Он набрался храбрости и снова резко распахнул дверь. Никого. В это время

общая дверь на площадку открылась, и в соседнюю квартиру пробежали два

мальчика-подростка.

- Эй, ребята, там внизу вы никого не встретили сейчас? – спросил их

Добряков.

- Не-а, - покрутил головой старший.

И Добряков отметил высокий уровень конспирации незваных гостей.

Ему стало страшно. Он запомнил, что так страшно не было даже на войне.

Там враг перед тобой, а сейчас. Неуловим, практически не виден…

Добряков выпил двойную дозу снотворного и решил все эти неприятности

переспать. Лучшего все равно не придумать. Задернул шторы, улегся,

накрылся одеялом до самого подбородка и, дожидаясь сна и тревожно

374

прислушиваясь, стал глядеть на узоры, которыми были покрыты шторы. Это

были какие-то цветочки или веточки – что-то неопределенное, что зачастую и

выбивают на шторах. Но вот что странно: через несколько минут эти

цветочки и веточки были уже не цветочками и не веточками. Они сложились

в какие-то уродливые свиноподобные рыльца и, дергаясь и подпрыгивая,

стали корчить ему отвратительные рожицы. Он прекрасно понимал, что

никаких свиней там быть просто не может, а между тем похолодел от страха.

Едва хватило сил повернуться на другой бок, спиной к этой дьяволиаде. Но и

тут покоя не было. Несколькими этажами выше кто-то включил на полную

громкость магнитофон или радио и зачем-то поднес его к самому окну. И все

пространство огласилось пошлейшей песенкой с дурацким рефреном:

«Милая моя, где ты?»

Это рефрен назойливо проникал через открытую форточку, повторился,

наверное, раз двадцать или тридцать. Добряков снова усомнился, что припев

может длиться так долго, но легче от этого не стало. Проклиная все и вся, он

поднялся, захлопнул форточку, снова лег спиной к окну и, стиснув зубы и

призывая все свое хладнокровие, стал принуждать себя ко сну. Когда-то, в

экстремальных военных ситуациях, это помогало. Помогло и теперь.

Добряков наконец-то заснул, а когда проснулся, никаких рожиц на окне, слава

богу, уже не было. Не было и голосов на площадке. Но что самое радостное –

Добряков понял, что с ним произошло. А способствовал этому пониманию

его дверной замок. Когда, проснувшись, он пошел на кухню, то еще раз

внимательно и с опаской посмотрел на замок. Вот чудеса! Как он этого тогда

не заметил? Никакой замочной скважины изнутри на его замке не было. Была

самая обыкновенная вертушка, так что видеть поворачивающийся в скважине

ключ он просто не мог. А раз не мог, значит, все случившееся с ним, - просто

наваждение. Только чуть позже он узнал, как именно называется такое

наваждение. А в тот момент с его души словно десять пудов спало…

375

- В общем, так, - прервала его воспоминания Зина, положив трубку. – По

большому счету ничего страшного. Самое главное – дать ему проспаться, -

она кивнула на Виктора, который по-прежнему смотрел в окно, одной рукой

крепко прижимая подушку, а другой отмахиваясь от одних ему видимых

соперников.

- Она сказала, что у него скорее всего никакая не «белочка», а острый

алкогольный галлюциноз.

- Нам от этого не легче, как ни назови, - возразил Добряков.

- Не скажи. В этом случае возможно, что он нас все-таки услышит…

- Ага. Или увидит, - скептически вставил Добряков, вспомнив свои

безрезультатные манипуляции перед носом Виктора.

- Нет-нет, должен услышать, - не сдавалась Зина. – Надо дать ему снотворное, разбавленное в воде.

- И как он его выпьет, по-твоему? – стоял на своем Добряков. – Если он

целиком там ?

- Тут надо покумекать, - Зина закусила губу и задумалась. – Может, нам как-

нибудь вклиниться в тот его мир, подыграть? Надо, надо, чтобы он уснул.

Тогда все пройдет.

С этим Добряков не мог не согласиться. В тот раз с ним было точно так же.

Правда, потом немного болела голова, но это его ничуть не беспокоило. Он

похлебал бульона, выпил таблетку пенталгина, еще снотворного – и пошел в

ночь. А наутро встал совсем здоровым, как будто никогда не пил. То, что

через неделю он снова сорвался и запил, к тому приступу «белочки»

никакого отношения не имело. А то, что с тех пор Добряков никогда

376

«белочкой» не страдал, объяснялось только тем, что напуганный ею, он

никогда не оставался абсолютно трезвым дольше двух дней.

- Да, должно пройти, - согласился он. – Готовь тогда снотворное.

- Ты погляди за ним, - и ушла на кухню.

Виктор прижимал подушку, отмахивался рукой и бормотал уже отчетливее:

- Попробуй… Слабо?.. Хер тебе в жопу!

«Может, и впрямь втереться, подбодрить его? Верка, мол, вернулась к тебе…»