Александр Шуваев - Гном. Трилогия

- Это как вам будет угодно. О позиции своей стороны я вас предупредил.

Эйзенхауэр поймал себя на мысли, что этого человека с непроизносимой фамилией хорошо было бы иметь в друзьях. Нет, не по причине того, что во врагах он слишком опасен, - хотя, наверное, так оно и было. Он вызывал невольную симпатию, хотя, в принципе, это делало его и еще опаснее. А еще возникало впечатление, что он как-то перерос статус просто военачальника, даже самого талантливого. Семь лет руководства землями, не уступающими свой обширностью всем США, как они есть, - это, видимо, сказывается. Ему опять, с новой силой захотелось обзавестись еще и подобным опытом. Чем он, спрашивается, хуже? Потому что ради чего, в конце концов живем, - он едва заметно, почти мысленно, улыбнулся собственным размышлениям, - получается, именно ради этого самого нового опыта.

Костоправ II: задание.

Когда Костоправ понял, что именно поручает ему партия и родимое советское руководство устами нынешнего председателя Исполкома ГСТО, ощущение было таково, словно ошпарило с головы до ног ледяным кипятком.

- Алексей Николаевич, - в ужасе проговорил он, словно со стороны слыша собственное жалкое блеяние, и не узнавая собственного голоса, - но это же совсем не мое дело! Судя по всему, тут болезнь, а я не по этой части! Да я даже насморк лечить не умею! Точнее, - педантичность не позволила отступить от истины даже в мелочи, - умею, но плохо! Почему я-то?

- Судя по всему, китайцы откуда-то услыхали ваше имя. Что вы у себя, якобы, творите по части костей чудеса. Вот и творите.

- Ну, погодите же! Я объясню. У него же кости не поломаны, не пробиты, не укорочены. У него не травма, не дефект, а болезнь. Даже если, - если! - мы и сумеем исправить все его бесчисленные дефекты, она сведет всю нашу работу насмарку. Думаю, даже обострится, и будет только хуже. Перейдет куда-нибудь ну, не знаю - на почки, или на сердце, - и все!

Говоря все это, он не забывал следить за собеседником и с ужасом видел, что тот, - попросту не воспринимает его слов. Очевидно, слишком часто слышал в этом кабинете объяснения, почему, да по какой причине выполнить задание Руководства совершенно невозможно, да каким законам природы оно противоречит. И, скорее всего, вынес твердое убеждение, что при надлежащем нажиме невозможное все-таки становится возможным. Да, случались ошибки, но, в среднем, метод доказал свою эффективность. Так сказать, - статистически. Так что все отговорки бесполезны, и теперь в разряд статистических погрешностей предстоит попасть именно ему.

- Я в этом ничего не понимаю. Это вы доктора, вы и лечите!

- Да не лечатся эти болезни!!! Я, может, и отстал по этой части, но не настолько. Если б имелись какие-нибудь заметные успехи, то знал бы. Только нет их.

- Нет, так добивайтесь. - Министр явственно терял терпение. - Это политическое дело, и решение по нему принято. Понятно? Принято. И теперь нам, - вам, мне, любому привлеченному, - остается только выполнять! А всякие там рассуждения и недовольства оставить при себе. Как на фронте, понятно? Кстати, в людях вас никто не ограничивает. Можете привлекать кого угодно, что угодно и как угодно. Все! Контакты получите у секретаря...

Вот так вот, - горела в душе обида, - макнули мордой в говно, а ты обтекаешь... Гос-споди, да что же у нас за страна такая, несчастная, - даже отказаться от дела, - и то нельзя. Чтобы они отцепились, нужно, по крайней мере, - умереть.

В этот же день он впервые встретился с пациентом. Это уже мало походило на человеческое тело в обычном понимании, разве что - на злую пародию на него. В каком-то причудливом кресле сидело некое существо, согнутое настолько, что нос его почти упирался в колени. Настолько, что сидевший в нем не мог посмотреть на Костоправа прямо, глаз не было видно, и во всей красе на лице его можно было разглядеть, разве что, только изломанные, кустистые, почти совсем седые брови. Кисти рук выглядели так, как будто над ними пару лет тому назад потрудились легендарные китайские палачи, кропотливо, не пропуская ни одного, вывихнувшие в них каждый сустав, переломавшие каждую, даже самую маленькую косточку. Они напоминали, скорее, не человеческую руку, а какой-то узловатый, шишковатый корень вроде знаменитой мандрагоры, либо же причудливое ракообразное тропических морей. "Бехтеревка" на последней стадии, чтобы поставить этот диагноз даже не надо быть специалистом.

На расстоянии нескольких шагов слышалось стесненное, тяжелое от неестественной согнутости позвоночника дыхание, и, - это задело врача чуть ли ни сильнее всего, - в одной из изуродованных рук важный пациент как-то умудрялся удерживать кривую толстую трость, покрытую черным лаком. Как? Он еще и ВСТАЕТ?! Может быть, даже делает два-три, - да хоть сколько! - шага? Поистине, Всеблагой Господь мало создал такого, что человек был бы не в силах вытерпеть.

Этот, - таки да, мог: не сразу, в результате настойчивого, длительного усилия, отчасти боком, все же сумел посмотреть на пришедшего с визитом доктора, встретиться с ним взглядом. В смолянисто-черных, узких глазах калеки пылало мрачное, неугасимое, как в Геенне, пламя. Его взгляд буквально обжигал, так что Костоправ поневоле вздрогнул. Каков бы ни был цвет глаз пахана, взгляд у них почти одинаковый. По крайней мере, по тому действию, которое он оказывает на шестерок. Тут он не мог ошибиться, потому что в родном отечестве умение вовремя распознать такой взгляд есть вопрос выживания. Это был еще тот старичок. Не зря за него хлопотали на самом высоком уровне по обе стороны границы. Попробовали бы только не хлопотать. А еще ему стало совершенно ясно: чем бы ни закончилось их безнадежное мероприятие, вряд ли дедуля когда-нибудь станет другом что ему самому, что всему многонациональному советскому народу со всем его руководством вместе.

На самом деле весь этот ритуал молчаливого знакомства длился считанные секунды, полминуты от силы, и пора было переходить к делам. За спинкой кресла, постоянно готовый к услугам, стоял высоченный китаец незаурядной красоты, одетый во что-то вроде кофты и прямые штаны из лиловато-серого с жемчужным отливом шелка. Обычная его азиатская улыбка выглядела чуть... заискивающей, что ли? Нет, похоже было, что служитель по-настоящему предан калеке и смотрит на вошедшего как на последнюю, возможно - обманчивую надежду.

- Попросите его, - едва слышно вздохнув, обратился к нему Костоправ, - подать мне руку...

Все было не так плохо, как он ожидал, а гораздо, гораздо хуже. Сожранные болезнью суставы и по сю пору оставались отечными и горячими на ощупь. Обострение никуда не делось, пребывало чуть ли ни в полном разгаре. С другой стороны, это давало хоть какую-то определенность в плане дальнейшей тактики. В памяти немедленно всплыли имена парочки людей, подлежащих мобилизации в первую очередь. То-то они обрадуются. Тот же Евгений Михайлович Тареев, - это не тот человек, которому можно так просто крикнуть: "К ноге!". Ну и насрать на их недовольство, он-то вон, терпит, и ничего... В чем он мог быть уверен: даже обидевшись, будучи, как правило, людьми самолюбивыми, темпераментными и с большим апломбом, врачи такого уровня не будут работать хуже, просто не сумеют.