Десмонд Моррис - Библия языка телодвижений

В одних культурах люди привыкали касаться друг друга чаще, в других — реже. Так, население Южной Европы в общем и целом более склонно к прикосновениям, чем население Северной Европы. В любой культуре есть семьи, где табу на прикосновения выражены сильнее или слабее. В некоторых странах существует специфический запрет на какой-либо участок тела, который не считается чем-то особенным в других странах. Например, в Таиланде неприкасаемым местом считается шея женщины, а в Японии женская шея табуирована в той же степени, что и женская грудь. Правда, табу эти наложены по очень разным причинам. Японцы считают шею сильной эрогенной зоной, а в Таиланде затылок — это религиозное табу.

В целом племенные сообщества куда свободнее от табу на прикосновения, чем современная урбанистическая цивилизация, и виной тому — многолюдные, заполонённые незнакомцами улицы и помещения больших городов. По мере роста населения личная неприкосновенность, включая неприкосновенность тела, охраняется всё более тщательно, и в ближайшие годы вряд ли можно ожидать, что феномен Запретных Зон утратит своё значение. Время от времени люди тут и там восстают против такого положения вещей, так, в 1960-е годы в США возникло множество сект групповой терапии, предлагавших в числе прочего разнообразные ритуалы, в ходе которых можно было трогать кого угодно и за что угодно. Эти «групповые ощупывания» (group-gropes), как их называли, демонстрировали подспудное желание в телесных контактах, на которые общество наложило весьма жёсткие ограничения. Однако, невзирая на большой интерес к «групповому ощупыванию», движение быстро сошло на нет, и западная цивилизация вернулась к культивированию личной неприкосновенности и запретов на касания.

ПЕРЕДОЗИРОВАННЫЕ СИГНАЛЫ — Как мы заходим слишком далеко и нарушаем правила этикета

У любого совершаемого нами действия есть своя «доза», в зависимости от которой оно расценивается как более интимное или более публичное. Мы часто противопоставляем «интимное» и «публичное», словно речь идёт о взаимоисключающих альтернативах, однако в действительности между этими крайностями есть множество промежуточных состояний разной «дозировки». Одна крайность — это абсолютно интимные действия, совершаемые в одиночестве, например, дефекация; другая — действия абсолютно публичные, скажем, прогулка. На шкале «интимность/публичность» множество действий умещается в диапазоне между этими полюсами.

Как правило, ограниченно публичные действия весьма тонко и точно сочетаются с интимностью ситуации, в которой мы их совершаем. Общее правило таково: чем лучше мы знаем людей, рядом с которыми оказались, тем шире спектр действий, которые мы позволяем себе совершать в их присутствии. Если мы знакомы с людьми шапочно, наше поведение становится более осторожным и некоторых действий мы попросту избегаем. Находясь в совершенно незнакомой среде, мы накладываем на себя жесточайшие ограничения вплоть до того, что ведём себя предельно сухо и сдержанно.

Викторианцы стремились сдерживать себя насколько возможно. Они постоянно формулировали все новые правила, требовавшие от людей не допускать того или иного поведения «в обществе». В XX веке люди, наоборот, расслабились и раскрепостились, и многие действия стали постепенно смещаться по шкале «интимность/публичность» в сторону последней. Действие, которое переместилось в этом направлении, я буду называть Передозированным Сигналом. Иначе говоря, это сигнал, который сам по себе не является чем-то необычным, но привлекает к себе повышенное внимание именно потому, что подаётся в контексте чуть более публичном, нежели мы этого ожидаем.

Передозировка сигнала обычно совершается по незнанию, намеренно или случайно. Время от времени все мы по той или иной причине передозируем какие-то сигналы, совершая неуместные действия или «заходя слишком далеко» на пути от интимности к публичности. Даже спустя много лет после совершения «ужасной оплошности» напоминание о ней может выбить нас из колеи.

Рассмотрим сперва передозировку сигнала по неведению. Ясно, что чаще всего мы допускаем оплошности, когда оказываемся в незнакомой обстановке и не знаем толком, какие условности следует соблюдать. Человек, рыгающий после сытного обеда, потому что так принято делать в его стране или его социальной группе, шокирует тех, кто привык скрывать отрыжку, однако о том, что его действие передозировано, он узнает только тогда, когда окружающие визуально или вербально отреагируют на его поведение.

В статичном обществе подобная непреднамеренная передозировка сигнала случается редко, и это — одно из главных преимуществ детального свода правил этикета. Но в нашем весьма динамичном мире далеко не всегда ясно, какие условности нужно соблюсти в конкретной ситуации. Это не означает, что мы покончили с условностями — по-настоящему свободны от них лишь безумцы, — скорее мы не можем угнаться за постоянным смещением «норм» этикета. Вступая в общение с незнакомой женщиной, мужчина не может знать, исповедует она либеральный феминизм или является традиционалисткой. Придержав дверь перед феминисткой и проскочив в проход перед традиционалисткой, он в обоих случаях ошибётся. Точно так же мужчина не может сразу определить, является ли женщина сторонницей сексуальной свободы или придерживается строгих правил. Обходительно беседуя с первой и делая откровенное непристойное предложение второй, он опять же будет неправ.

Когда нас приглашают на вечеринку, мы неизменно попадаем впросак, знакомясь с гостями, поскольку никто не знает точно, кого кому нужно представлять первым, кому можно жать руку и кому нельзя, допустимы или нет поцелуи в щёку, и если допустимы, следует ограничиться одной щекой или подставить обе; не слишком ясно, в каком порядке следует усаживаться за стол; во время беседы непонятно, какие темы запретны, какие нет, и можно ли называть вещи своими именами, или следует предпочесть изящные эвфемизмы; наконец, неясно, в котором часу нужно покинуть вечеринку и как долго следует сопротивляться вежливым уговорам хозяев дома остаться ещё на чуть-чуть. Короче говоря, весь вечер мы вынуждены ходить по узенькой тропке, норовя не свалиться ни в пропасть высокомерного чванства, ни в пропасть простоватой неотёсанности. Общество словно избавилось от лифчика, но по-прежнему носит викторианский корсет. Нам нравится думать, что искусственные ограничения прошлого над нами уже не властны (во многих сферах жизни так оно и есть), однако слишком часто мы одержимы духом этикета в разнообразных мелочах и не только — и так, надо полагать, будет всегда.

Возможно, кому-то приведённое рассуждение покажется преувеличением, ибо все мы умеем быстро, практически мгновенно приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. Из самых тупиковых ситуаций мы способны выйти, досадив окружающим лишь малозначительной бестактностью и передозировав действие самую малость. Дело в том, что при общении лицом к лицу с кем-либо мы ловим мириады слабых сигналов, которые дают нам обратную связь. А когда мы оказываемся в далёкой стране в незнакомой социальной обстановке, нас принимают за «чужаков» и прощают нам передозированные действия, поскольку «за границей все немного сумасшедшие».