Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия

– Или вот…

Приезжает Гитлер в сумасшедший дом. Все пациенты выстраиваются в шеренгу и поднимают правую руку с криком «Хайль Гитлер!». Гитлер проходит вдоль шеренги, и в конце видит человека с опущенной рукой. Спрашивает:

«Что же ты меня не приветствуешь?»

Человек отвечает:

«Так я же не псих, я санитар».

– А вот еще:

Гитлер падал с крыши рейхстага и чудом зацепился за дерево. На следующий день чудо распухло и мешало ходить.

– Или… А вот и гитару с гармонью принесли.

Подхватив гитару, принесенную местной служащей с потекшей тушью, она явно плакала, сделал перебор, проверяя звучание, и прежде чем играть, произнес:

– После юмора хотелось бы спеть чего‑нибудь такого, веселого, бодрого, военного. К сожалению, таких у меня всего пара, надеюсь, вам понравятся, я их еще не исполнял.

Первая посвящается всем водителям, и не только фронта, а еще и тем, кто кует победу у нас в тылу.

Через горы, реки и долины,

Сквозь пургу, огонь и черный дым

Мы вели машины,

Объезжая мины,

По путям‑дорогам фронтовым…

– Хэ‑хэ‑хэ, – вытирая слезы от смеха, невольно хохотнул Мерецков.

– Да, как ни странно, но первую часть он отработал хоть и напряженно, но за цензуру не вышел, – ответил Симанович.

– Это да. Вроде все в порядке. Вон, слышишь, и песни хорошие… Нужные.

– Это да, главное чтобы что‑нибудь не ляпнул, отвечать то нам.

– Если бы хотел, то ляпнул, видишь же, что он себя контролирует.

– Посмотрим, до конца эфира еще десять минут осталось. Давайте лучше песню дослушаем, хорошо поет, все‑таки талант у мальчишки…

Эх, путь‑дорожка фронтовая!

Не страшна нам бомбежка любая,

Помирать нам рановато –

Есть у нас еще дома дела.

Путь для нас к Берлину, между прочим,

Был, друзья, не легок и не скор.

Шли мы дни и ночи, было трудно очень,

Но баранку не бросал шофер.

Может быть, отдельным штатским людям

Эта песня малость невдомек.

Мы ж не позабудем, где мы жить ни будем,

Фронтовых изъезженных дорог.

Эх, путь‑дорожка фронтовая!

Не страшна нам бомбежка любая,

Помирать нам рановато –

Есть у нас еще дома дела.

(Б. Ласкина)

– А сейчас товарищи, представьте, что прошло двадцать… ну может даже тридцать лет. Мы, конечно, победили, и вот какую песню МОГУТ написать наши потомки… – после того как песня стихла, послышался немного плавающий, слегка запинающиеся голос Суворова.

– О чем это он? – повернулся к комиссару Симанович.

– Ой, сейчас что‑то будет… – что‑то предчувствуя, пробормотал резко вспотевший Мерецков.

Адъютант Мехлиса с силой бил Льва Захаровича, судорожно кашлявшего, по спине.

Комиссар, с удовольствием слушал своего подопечного, посмеиваясь, который довольно неплохо выступал по местному радио, пока в конце передачи не произнес странные слова. К сожалению Лев Захарович в это время пил крепкий грузинский чай, так что не удивительно что он подавился.

– …прибаф‑фь… – прохрипел он.

Адъютант подошел к большому ящику радио и прибавил громкости. Кабинет наполнила музыка и ПЕСНЯ.

…От героев былых времен,

Не осталось порой имен.

Те, кто приняли смертный бой

Стали просто землей, травой.

Только грозная доблесть их,

Поселилась в сердцах живых.

Этот вечный огонь.

Нам завещанный одним

Мы в груди храним.

Погляди на моих бойцов,

Целый свет помнит их в лицо.

Вот застыл батальон в строю,

Снова старых друзей узнаю.

Хоть им нет двадцати пяти

Трудный путь им пришлось пройти.

Это те, кто в штыки

Поднимался как один,

Те, кто брал Берлин.

Нет в России семьи такой,

Где б не памятен был свой герой.

И глаза молодых ребят,

С фотографий увядших глядят.

Этот взгляд, словно высший суд,

Для парней, что сейчас растут.

И мальчишкам нельзя,

Ни солгать, ни обмануть,

Ни с пути свернуть.

(Евгений Агранович)

– Товарищ капитан, просыпайтесь, уже восемь утра, – тряс меня кто‑то за плечо.

С трудом разлепив глаза, я увидел над собой склонившегося ведомого.

– Славка, долетел значит?

– Долетел, товарищ капитан.

– Хорошо. Что вчера было? А то я смутно помню.

– О‑о‑о, вы вчера по радио выступали, все под таким впечатлением. Спрашивают, когда вы еще про фон Штирлица?..

– Штирлиц?! Радио? Какое еще на фиг радио?! – перебив, с недоумением переспросил я.

Лаврентий Павлович Берия стоял у окна и наблюдал, как два водителя копаются во внутренностях его машины. Трехлетний «Паккард» на котором в последнее время ездил всесильный нарком, пару дней назад стал дергаться в тот момент, когда трогался с места и сейчас водитель позвав на помощь коллегу, ковырялся в движке.

– Совершенно ничего не помнит? – поинтересовался нарком отворачиваясь от окна.

– По крайней мере, не симулирует точно. В течение получаса он смог вспомнить только то, что: «там вроде обои зелененькие были». В принципе не ошибся, в студии стены окрашены в зеленый цвет, – ответил стоявший на вытяжку капитан госбезопасности Никифоров.

До начала войны он даже помыслить не мог, что станет порученцем САМОГО Берии, но через месяц с начала нападения, в обычный штатный полк, которого ждала судьба десятков других авиачастей, попал странный паренек, потом все закрутилось‑завертелось и вот капитан уже полгода как личный порученец наркома. Нет, это конечно хорошо, но постоянно отслеживать Суворова, было возможно только, когда он рядом. Конечно люди Никифорова постоянно находились рядом с летчиком, взять того же особиста полка, но личное присутствие все‑таки лучше. Хотя не в том случае, когда Вячеслав оказался на Керченском фронте. За несколько дней, Суворов все поставил вверх дном, и Никифорову до сих пор приходилось исправлять все, что натворил поднадзорный. Никифорову даже пришлось выслушать резкую отповедь наркома на действия Суворова, что было очень неприятно.

– Что он говорит про исполнение?

– Когда ознакомился с текстом, скривился. Явно узнал, потом понес всякую чушь, что не помнит ничего.

– Врет?

– Про выступление нет, а то, что было в записи передачи, он знает. Даже пару анекдотов про этого фон Штирлица рассказал, правда, очень неприличные, но смешные. Беспокоит другое, реакция армии и флота на выступление Вячеслава.

– Сильно впечатлились? – поинтересовался нарком, расхаживая по кабинету, вынуждая порученца постоянно поворачиваться вслед за ним.

– Более чем. Политотдел фронта завален просьбами организовать выездные концерты с участием Вячеслава. Когда я вылетал из Керчи, количество писем перевалило за десять тысяч.