Том Уикер - На арене со львами

Ну, а раз мы перешли на систему, при которой доля сбыта для каждого фермера выражается не только в акрах, но и в фунтах, что произойдет с долей площади этой фермы на следующий год? Может быть, кто-нибудь скажет, чему она будет равна?

И несколько человек обязательно выкрикивали:

— Трем целым восьми десятым акра!

— Трем целым восьми десятым акра, совершенно справедливо,— говорил Мэтт.— Согласно с такой системой пошлина сокращается только для того, кто превысил свою долю. Новая его доля, как видно на этой диаграмме, составит три целых восемь десятых акра, а потому его ежегодная весовая доля будет теперь равна пяти тысячам семистам фунтам — три целых восемь десятых акра, умноженные на полторы тысячи, то есть мы получаем цифру, которую получили бы, отняв триста фунтов от шести тысяч.

Опять-таки для примера предположим, что на второй год он продаст пять тысяч восемьсот пятьдесят фунтов при доле в пять тысяч семьсот фунтов, то есть превысит ее на сто пятьдесят фунтов, или на эквивалент одной десятой акра. Какой будет доля этого человека на третий год?

И кто-нибудь, гордясь собой, непременно выкрикивал: — Три целых семь десятых акра!

— Может, кто-нибудь вычислил другую цифру? — спрашивал Мэтт.

После чего раздавался одинокий голос, в редких случаях два голоса:

— Три целых девять десятых.

— Предлагают три целых семь десятых и три целых девять десятых,— провозглашал Мэтт тоном аукциониста.— Какие еще будут предложения?

И слушатели разделялись на сторонников трех целых семи десятых и трех целых девяти десятых.

— Итак,— говорил Мэтт,— в первый год он превысил долю на триста фунтов или на две десятых акра. Но ведь он уже за это расквитался. Скажем, вы превысили свой счет в банке, а затем вернули задолженность. Если в следующем году повторится то же, вам ведь придется вернуть только вторую задолженность. Следовательно, верный ответ тут — три целых девять десятых, так? Потому что всякий раз вы возвращаетесь к исходным цифрам площади и веса. И основа эта остается неизменной навсегда: годовая доля составит на следующий год три целых девять десятых акра, а весовая доля будет равна пяти тысячам восьмистам пятидесяти фунтам, то есть трем целым девяти десятым, умноженным на полторы тысячи.

К этому времени Грант обычно полностью завладевал вниманием собравшихся, однако его спутники после одного-двух заседаний уже знали досконально не только сущность проекта, но и все его частности. И в этот день Морган пропускал речь Гранта мимо ушей, тем более, что писать ему, собственно, предстояло только о впечатлении, которое она произведет на слушателей. Зеб Вано без особого усердия боролся с дремотой, а Оффенбах даже и не пробовал бороться. И только голубые глазки Бингема бдительно шарили по залу, словно высматривая крамольников и пацифистов. Морган все чаще поглядывал на одну из двух женщин, сидевших в зале, и не только из-за красивых загорелых ног, словно выставленных напоказ — она сидела в первом ряду. По правде говоря, вначале она — в отличие от своих ног — вовсе не показалась ему такой уж красивой. А к тому же Морган решил, что она старше его — во всяком случае, она выглядела более взрослой и зрелой, чем он ощущал себя (позже выяснилось, что она действительно старше его на два года). В то время он искренне разделял сугубо американское убеждение, будто настоящих мужчин могут привлекать лишь молоденькие девушки. И сначала он обратил внимание на женщину с красивыми ногами только потому, что она неотрывно смотрела на Мэтта Гранта, ловя взглядом каждое его движение, когда он нетерпеливо переходил от диаграммы к диаграмме или для пущей выразительности бил себя кулаком по ладони. Морган следил за ней довольно долго, и за все это время она ни разу пе отвела глаз от долговязой фигуры Гранта, не переменила позы.

В этом залитом солнцем зале, среди дюжих, пропахших потом фермеров она выглядела очень тоненькой, и от нее словно веяло прохладой. Темные коротко остриженные волосы, нитка жемчуга на шее, а на лице особенное выражение сосредоточенного внимания и в то же время рассеянности, как будто сознание ее существовало само по себе и не вникало в волновавшие ее чувства. Вот такой он впервые увидел Кэти Андерсон: две-три внешние черты и, самое главное, огромное напряжение сил, скрытое за неподвижностью — впечатление это не нарушилось, а только усугубилось, когда по ее пухлой нижней губе вдруг быстро скользнул кончик языка. Морган подумал, что в те дни он еще вглядывался в людей — не то, что теперь. Тогда он еще верил, что когда-нибудь запечатлеет все это— надо только упорнее работать, и мир предстанет перед ним четким и целостным, чтобы благодаря ему обрести жизнь, красоту, бессмертие в неизгладимых печатных строках. Ах, как он тогда всматривался и слушал! Как брал на заметку случайные малые частицы великой истины, которую в недалеком будущем должен был постигнуть целиком,— это он знал твердо. (А теперь, подумал Морган, он не верит даже, что истина эта вообще существует.) Но в тот день он, как завороженный, глядел на длинные загорелые ноги в переднем ряду, а Мэтт Грант тем временем уже произносил заключительные фразы, которые, по его убеждению, должны были особенно действовать на фермеров, так как имели прямое отношение к их кошелькам.

— А теперь нам остается рассмотреть, как действует эта система при обратном положении вещей. Предположим, что на третий год эта ферма пострадает от града или, скажем, от засухи, и урожай будет на триста фунтов ниже предельного. Нынешняя система не оставляет вам возможности оправиться. Но по новому законопроекту какой будет предельная площадь на четвертый год?

Голос с места:

— Четыре целых две десятых.

— Совершенно верно. И. ваш банкир, конечно, учтет, что, потеряв урожай в этом году, вы сможете возместить убытки в следующем. Предположим, наш фермер в первый же год пострадает от града или опустошительного урагана или, скажем, весь собранный табак сгорел, прежде чем он продал хотя бы фунт — в следующем году ему предоставляется восемь акров, потому что в этом году он не получил своей доли из банка.

— Вопросы будут, сенатор?

Тут Зеб Ванс, как правило, смачно сплевывал «Рабочий денек» в поставленную на порядочном от него расстоянии плевательницу, словно показывая собравшимся, что готов перейти к делу. На каждом заседании он для начала предоставлял слово кому-нибудь из своих заведомых сторонников, которые задавали вопросы в дружеском и одобрительном тоне, чтобы Мэтту Гранту, по выражению Зеба Ванса, было «чем подзаправиться перед завтраком». Затем начиналась контратака, спланированная с тщательностью, не уступавшей тщательности Зеба Ванса, и обычно ее открывал кто-нибудь из обработанных «здешних», чтобы возражения приобрели демократический, простецкий отненок.