Том Уикер - На арене со львами

— Я никогда в жизни не встречалась с настоящими знаменитостями.— Тело рыжей стюардессы подло Моргана пылало жаром.— Разве они летают на наших корытах, знаменитые.

— Я, например, люблю общаться с народом,— величественно пояснил Морган. — Чтоб не заноситься. И вам, Гласс, рекомендую то же, иначе вы в нашем деле карьеры не сделаете.

Рыжая одобрительно кивала, но Моргану, в общем-то, было все равно. Он думал о Кэти, Джералдине, Ханте, о прошлых днях, об избирательной кампании, которая когда-то сыграла такую большую роль в его жизни.

Как раз перед тем, как Морган расстался с «Кэпитал таймс», его вызвали из Вашингтона и дали задание освещать сенатскую избирательную кампанию в их штате. В это время Хант Андерсон только начал показываться избирателям, имя его было известно всем, а лицо, голос, повадки еще нет. Позже Хант Андерсон выступал больше по телевидению, он был первым, кто стал широко пользоваться этим новым средством, но сначала он хотел хорошенько показать себя избирателям в натуре, а заодно и самому получше рассмотреть свой родной штат и людей, которые в нем живут.

С этой целью он назначил целую серию митингов в разных концах штата на протяжении трех недель и для переездов нанял автобус; часть сидений оттуда вытащили, установили два или три стола, несколько пишущих машинок, мимеограф, радиотрансляторы, обвешали снаружи флагами и тронулись в путь. Все это была не новость, но избирательная поездка сына Старого Зубра повсюду имела полный успех. А поскольку Андерсон оказался еще и хорошим, уверенным оратором и к тому же возил с собой небольшую инструментальную группу под названием «Фа-соль», получился прекрасный политический дебют.

Морган присоединился к группе Андерсона в небольшом городке на востоке штата, где местная промышленность производила овощные консервы и каждую осень на улицах происходили беспорядки по случаю начала учебного года в старой городской школе, в которой девяносто девять процентов учащихся составляли белые, а один процент — негры, прибывающие в сопровождении судебных исполнителей и под охраной недовольной полиции. Морган приехал солнечным весенним днем и от автобусной станции с небольшим чемоданом и пишущей машинкой в руках пошел по горячим тротуарам — максимальная летняя температура в тех местах достигается уже в апреле — под дробные звуки «Марша белых», которые неслись из открытых дверей парикмахерской, но чем дальше, тем больше заглушались андерсоновскими громкоговорителями.

Митинг происходил на площади перед зданием городского суда. Народу столпилось много, стояли на газонах, на тротуарах, на мостовой. Морган поспел только к концу речи Ханта — обсуждалась самая главная и самая больная для Юга политическая тема — и, обведя взглядом круг хмурых лиц, залитых предвечерним светом, поневоле подумал: это тебе не то, что сидеть и рассуждать за полночь с бутылкой виски дома, на веранде.

— …так что на вопрос, поставленный нашим другом,— у Андерсона была теория, что люди не любят, когда им читают лекции, а хотят во всем сами принимать участие, и он строил свои встречи с избирателями в форме вопросов и ответов,— я могу только ответить, что мне ничего не стоит надавать вам обещаний, а потом, попав в Вашингтон, ни одного не выполнить. Только какой вам от этого прок, да и мне тоже, раз они все равно так и останутся обещаниями?

Мужчина в белом аптекарском халате впереди Моргана пожал плечами, повернулся к своей соседке и начал было что-то говорить ей, но она не сводила глаз с Андерсона — высокий и худой, Андерсон одиноко стоял на ступенях городского суда, похожий на выбеленный голубями памятник солдату-южанину, который возвышался тут же, по правую руку от Моргана.

— Но я дам вам, друзья, одно обещание по этому делу, которое я всегда признавал и признаю самым серьезным и трудным изо всех, какие стоят перед нами. Одно-единственное обещание, по зато такое, которое я могу и намерен выполнить: я буду добиваться, чтобы дети вашего города и всего штата получали как можно лучшее образование. Я говорю равно про белых и про черных детей, потому что вы знаете и я знаю, что от образования зависит все их будущее и, значит, будущее Америки.

— Болтовня, пустая болтовня,— негромко, но отчетливо произнес аптекарь, и в тишине его услышали многие. К нему стали оборачиваться хмурые, неулыбчивые лица. И тогда, растолкав стоявших вокруг, аптекарь выбрался из толпы и пошел прочь.

— Вы, может быть, не считаете, что смешанные школы — это верный способ дать детям наилучшее образование,— снова заговорил вдруг Андерсон, когда Морган уже решил, что он кончил.— Но вы знаете, что раздельные школы вообще не дают никакого образования, и потом вспомните, в решении Верховного суда говорится о десегрегации, а не об интеграции, верно? А это большая разница.

Говорить так в те времена, думал Морган, а ведь тогда в стране закрывались школы, органы местного самоуправления отменяли решение федеральных властей, безмозглые ослы ревели о массовом сопротивлении и повсюду собирались возбужденные толпы, готовые протестовать, говорить так на собственном предвыборном митинге в южном штате, тем более в Черном поясе, было отнюдь не просто,

В тот давнишний день, слушая мертвую тишину, наступившую после слов Андерсона, и глядя в спину воинственно шагающему прочь аптекарю, за которым потянулась еще кучка рассерженных горожан, Морган подумал, что, пожалуй, карта Андерсона бита — не он первый, не он последний рухнул, не успев сделать и шагу, под тяжестью негритянского вопроса. Андерсон, как видно, тоже испугался, он вдруг дал знак, и «Фа-соль» грянула «Коварную красотку». Митинг закрылся.

Морган терпеть не мог брать интервью у прохожих на улице, но в тот день у него не было выхода — он имел на этот счет самые недвусмысленные указания. Рядом, засунув руки в карманы грязного комбинезона, стоял рабочий в полосатой железнодорожной фуражке, и, когда «Фа-соль» смолкла, Морган обратился к нему:

— Думаете, этот малый победит на выборах?

Козырек полосатой фуражки вздернулся и поник — рабочий задумался.

— Нам без разницы, — произнес он наконец. — Все — одна шайка.

Теперь это суждение, думал Морган, уже не кажется мне таким глупым.

Потом он подошел и пожилой даме с целым букетом цветов на шляпке, открыл было рот, но она так на него посмотрела, что он не произнес ни слова и поспешил убраться, пока она не кликнула полицию.

Мужчина в пиджачной паре оказался страховым агентом, он был счастлив поделиться своими мыслями с «Кэпитал таймс», у него сложилось впечатление, что держатели полисов считают этого Андерсона большим пронырой, вроде покойного папаши, тот всегда хитрил, ничего не говорил начистоту, и сам он, агент, тоже придерживается такого мнения. После него Морган поговорил с продавщицей из мелочной лавки, эта вообще не разбиралась в политике; как люди, так и она, вот только ее сын считает, что положение сейчас тяжелое. Спрошенный после нее агент по продаже автомобилей определенно высказался в том духе, что скорее сдохнет, чем допустит своих детишек ходить в одну уборную с негритятами, а что до этого типа Андерсона, то такие свистуны и краснобаи вообще ни в чем толком не смыслят.