Том Уикер - На арене со львами

Но все-таки, проталкиваясь к дверям и уголком глаза видя чей-то обтянутый шелком пышный бюст, Морган не мог не думать о маленькой твердой груди Энн, об ее узких бедрах и плоском животе и почти с отчаянием почувствовал, как всегда, пробуждающееся предательское желание.

Так что, наверно, уже тогда ему надо было бы ее оставить, думал Морган, забыв и про рыжую стюардессу у себя под боком, и про Гласса., сидящего напротив. Наверно, надо было оставить ее, когда еще не истощилось его терпение — она столько раз повторяла ему, что ей от него никакого проку, да и ждать-то нечего, все равно у них ничего не получится; когда еще он не заорал на нее, что раз так, пусть она найдет себе другого, с кем у нее будет получаться, а она преспокойно ответила, что уже нашла.

Во многом он сам был виноват, это он понимал и признал в разговоре с ней; но понимал он также и то, что даже за надежду на любовь человек не может бесконечно расплачиваться собственным достоинством, гордостью и самоуважением. Он заплатил слишком дорого и получил слишком мало, остался в накладе, но по крайней мере знал почему. Потому что я согласился взять ее на любых условиях, думал он, надеялся, что со временем она будет моей на тех условиях, которые мне нужны.

— А я всегда вижу сны, ей-богу,— сонным голосом говорил Гласе, подмигивая рыжей стюардессе.— Ну, только положу голову на подушку — и готово, даже если сплю с бабой. Такие чудеса вижу, ты бы не поверила, прямо тебе Диснейленд.

Рыжая понимающе кивнула.

— А я свои сны в жизни никому не смогла б рассказать. Просто неловко, ну и вообще. И ведь так каждую ночь, честное слово, только вот не знаю почему.

Морган горько рассмеялся.

— Самые скверные сны — это те, которые видишь наяву. Те, в которые начинаешь верить, как в явь.

В саду он встретил одну знакомую из партийной верхушки. Она была очень приветлива, по лицо ее безобразило большое родимое пятно, и Морган решительно прошел дальше. Кто-то из гостей сказал, что будто сюда ожидают вице-президента, но Морган знал, что это пустая болтовня; еще кто-то рядом сказал, обращаясь поверх плеча Моргана к неизвестному мужчине в темных очках, что агентство ЮСИА совсем оскандалилось, а сам Морган сказал бывшему поставщику асфальта, что сегодня здорово припекает, на что поставщик асфальта сказал, что в пункте его назначения припекает еще похлеще, а Морган тогда спросил: в конечном пункте или в промежуточном? Но тот не понял и повернулся к своей супруге, которая, впервые попав в столь высокие сферы, совсем растерялась и едва ворочала языком. Морган потолковал о политике с одним телеобозревателем, хотя между ними все время стоял газетный фельетонист, который недавно потерял работу в Вашингтоне и тщился удержаться на орбите; потом телеобозреватель завидел вдалеке какого-то деятеля из Белого дома, по-прежнему занятого беседой с кандидатом в председатели партии, и ринулся сквозь толпу к ним, чтобы блеснуть самому и погреться в лучах их славы.

Кто-то тронул Моргана за локоть, и голос Ханта Андерсона произнес:

— Этот пустой бокал вам явно не к лицу.

— Он не был пустым, когда я его взял.

— Мой тоже не был. Пошли, я покажу вам, где бар, ведь сами вы туда дорогу нипочем не отыщете.

Они направились к дому. По пути Андерсон шлепнул какую-то красотку чуть пониже спины, а опа, обернувшись, чмокнула его в щеку. Больше поблизости никого не было, если не считать одного конгрессмена от их штата, сообщавшего жене конгрессмена-техасца данные об импорте текстиля, и еще одного типа из госдепартамента, беседовавшего о Республике Чад с чернокожим в ниспадающем одеянии.

— Ну, как там насчет Хинмена? — спросил Морган.— Выследили вы его?

— Его-то? И близко еще не подошли. Но погодите, дайте срок,— сказал Андерсон.— А у вас нос по ветру, как у хорошей собаки-ищейки.

— Мне кажется, не я тут ищейка.

— Малютка, какой бесподобный вид! — улыбнулся Андерсон гибкой красавице, которая, шурша шелком, влетела в дом на исходе десятого часа. Она шепнула что-то Андерсону на ухо, расхохоталась и упорхнула.— Новая секретарша Берта Фуллера.— Андерсон смотрел ей вслед.— Говорят, настоящая зверюга в постели. Вы же знаете, что за фрукт этот Берт Фуллер.

Морган, собственно, Берта не знал, ошибочно считал его одним из тех сенаторов с Дальнего Запада, которые, кроме сахарной свеклы и авиационных баз, ничем в жизни не интересуются.

— Откуда вы набрали всю эту публику?

— Болваны из госдепартамента утвердили сегодня нашего нового посла. Сенаторы из подкомиссии, несколько человек из нашей делегации на съезде. Ну, еще кое-кто знакомый, вроде вас, и кое-кто еще из числа тех, кто хорошо относится к Кэти и ко мне. А ваша жопа здесь?

— Да вот она.— Морган увидел, что Энн разговаривает все с тем же мужчиной.

— Раз от разу, как я ее вижу, она все хорошеет,— сказал Андерсон.

— Да.

Они по-прежнему держали в руках пустые бокалы. Морган отвернулся и стал проталкиваться за Андерсоном через густеющую толпу гостей. Мельком издалека в прихожей он увидел Кэти Андерсон с радушно протянутой рукой — она вышла навстречу старому сенатору от их штата, из тех невыносимо скучных старикашек, которые обожают рассказывать анекдоты. Прорвавшись сквозь болтовню о Ближнем Востоке, Морган с Андерсоном заняли местечко у бара — его как раз освободили двое серьезных молодых людей, которые были поглощены беседой, изукрашенной россыпью цифр.

— Если вам скажут, что ученые живут в башнях из слоновой кости, не верьте, — заметил Андерсон. — Эти двое — социологи, кажется, уж самое жалкое изо всех человеческих занятий, однако ж вот, они там у себя в Гарварде изучали что-то такое и, оказывается, заинтересовались сезонниками. Сюда они приехали по вызову в связи с законопроектом о сезонной рабочей силе, но, по-моему, им только одного меня и удалось заинтересовать. А я, когда сколотил свою подкомиссию, взял их консультантами, потому что, кроме них, ни одна живая душа об этом ничего не знает. — Лицо Андерсона помрачнело.— И знать не желает.

— А я и не предполагал, что вы тут составляете исключение.

— Черт возьми, эти рабочие тысячами кочуют по нашему штату, подряжаются снимать урожаи фасоли и земляники. Вы знали про них? В газете, на которую вы работали, в этой вашей «Кэпитал таймс», знал ли кто-нибудь про них? И хоть пальцем кто-нибудь пошевелил? Каждый год тысячи людей, которые живут хуже скотов, работают в собачьих условиях. Они не засиживаются на месте и не успевают нигде пустить корни, а их детишки не могут ходить в школу, и сами они не могут пользоваться элементарными гражданскими правами. Ни один из них не зарабатывает за год больше тысячи долларов.— Рука Андерсона на стойке бара сжалась в кулак.— Нельзя допустить, чтоб выдвинули кандидатуру Хинмена, Морган.