Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I

Широкий ручей перерезает иногда улицу пополам, совершенно прекращая сообщение между двумя рядами домов; при каждом ливне приходится воздвигать шаткие мостики. Ничто не забавляет так иностранцев, как вид парижанина в многоэтажном парике, белых чулках и расшитом галунами платье, когда он перепрыгивает через грязный ручей, а потом бежит на цыпочках по мокрым улицам, причем целые потоки воды льются из дождевых труб на его шелковый зонт. Какие только скачки и прыжки ни проделывает, чтобы избежать и грязи под ногами и водяных потоков с крыш, тот, кто задумал пойти из предместья Сен-Жак пообедать в предместье Сент-Оноре. Целые горы грязи, скользкая мостовая, сальные оси экипажей, — сколько препятствий! Но в конце концов он все же достигает цели. На каждом углу улицы он зовет чистильщика и отделывается всего-навсего несколькими пятнышками на чулках. Каким же чудом удалось ему так легко отделаться и пересечь с конца в конец самый грязный город в мире? Как мог он пройти по топкой грязи в тонких туфельках? О! Это особый секрет парижан, и я никому не советую пытаться им подражать!

Переход через сточную канаву ко время грозы. С гравюры неизвестного мастера по рисунку Гарнье (Из книги Lacroix «XVIII siècle. Usages»).

Почему не одеваться соответственно грязи и пыли? Зачем, идя пешком, облекаться в платье, которое годится только тому, кто разъезжает в каретах? Почему не сделать тротуаров, как в Лондоне?

Испарения, выделяющиеся при вытопке сала, густы и ядовиты. Ничто так не портит воздуха, как эти тяжелые пары. Помимо неприятного запаха, они очень вредны и для здоровья; многочисленные салотопенные заводы, находящиеся в черте города, приносят жителям громадное зло. Государственному прокурору следовало бы обратить на этот вопрос серьезное внимание, так как заводы эти часто подвергают прилегающие кварталы пожарам и превращают в яд самое необходимое для человеческой жизни вещество.

Следовало бы перенести все эти заводы за городскую черту, в ненаселенные местности, чтобы большие котлы с растапливаемым салом не могли ни отравлять жителей, ни вызывать пожары.

Они устроены не за пределами города и не на окраинах, — они находятся в самом центре. Кровь ручьями течет по улицам, свертывается у вас под ногами и пачкает вам обувь. Идя по городу, вы вдруг слышите отчаянное жалобное мычанье: это повалили на землю молодого быка, перевязали ему голову веревками, тяжелой дубиной разбили ему череп и воткнули в глотку широкий нож. Дымящаяся кровь большими сгустками выходит вместе с жизнью из его тела. Мучительные стоны, рев; трепещущие мускулы, сводимые судорогой; последние усилия, которые он делает, чтобы вырваться и избежать неминуемой смерти, — все это говорит о силе его страданий и о мучительности агонии. Взгляните, как отчаянно трепещет его сердце, как потускнели его страдальческие глаза. О кто в состоянии долго смотреть на это зрелище, кто может слышать жалобные стенания живого существа, приносимого в жертву человеку?!

Окровавленные руки погружаются в еще дымящиеся внутренности и с помощью мехов вздувают тело и придают издохшему животному чудовищную форму. Его туша, рассеченная большим резаком, будет постепенно разделена на маленькие куски и явится одновременно и вывеской и товаром.

Случается, что бык, оглушенный обухом, но устоявший на ногах, рвет веревки и в бешенстве выбегает из страшного вертепа смерти. Он спасается от своих палачей и наносит удары всем встречным как виновникам или соучастникам его смерти. Все в страхе бегут при виде разъяренного животного, которое накануне входило в ворота бойни таким спокойным, медленным шагом. Оно ранит попадающихся ему на пути женщин и детей; что же касается бойцов, бегущих за вырвавшейся из их рук жертвой, то они не менее опасны в своем диком беге, чем само животное, гонимое болью и бешенством.

На всей внешности бойцов лежит печать свирепости и кровожадности: голые по локоть руки, вздутая шея, красные глаза, грязные ноги, окровавленный фартук; толстая узловатая дубинка в руках. Они всегда готовы вступить с кем угодно в драку, так как большие до нее охотники. Дабы обуздать их свирепый нрав, их наказывают строже, чем людей других профессий, и опыт показал, что это вполне правильно.

Кровь, которую они проливают, словно воспламеняет их лица и их нрав. Все они полны дикого, грубого сладострастия. В маленьких уличках поблизости от бойни, из которой доносится ужасный трупный запах, сидят на тумбах отвратительные проститутки и среди бела дня, на глазах у всех бесстыдно занимаются развратом. Он не соблазнителен: эти накрашенные и облепленные мушками самки, толстые, грубые, безобразные, производят отталкивающее впечатление; взгляд их более жесток, чем взгляд быка. Но они милы кровожадным бойцам, наслаждающимся сладострастием в объятиях этих Пасифай {74} 74 Пасифая (греч. миф.) — женщина, воспылавшая страстью к быку; ее образ является олицетворением женской чувственности. .

Как только воздух не способствует сохранению здоровья — он убивает. Но здоровье — это то благо, к которому человек наиболее равнодушен. Узкие, плохо расположенные улицы, чересчур высокие дома, мешающие свободному движению воздуха, бойни, рыбные рынки, сточные канавы, кладбища — все это ведет к тому, что воздух постепенно портится, отягчается грязными частицами и вскоре становится спертым и вредным для здоровья.

Дома непомерной высоты являются причиной того, что жители первых двух этажей пребывают в полумраке даже тогда, когда солнце стоит в зените.

Дома, выстроенные на мостах, помимо присущего им безобразного вида, еще и препятствуют свободному передвижению воздуха с одного конца города на другой и мешают ему уносить как испарения Сены, так и миазмы с прилегающих к набережным улиц.

Когда в праздничные или воскресные дни горожанин отправляется подышать чистым деревенским воздухом, он тотчас же по выходе за заставу попадает в атмосферу, зараженную испарениями от отхожих ям и других нечистот, которые тянутся на расстоянии полумили вокруг столицы. Прогулка его отравлена благодаря тому, что не позаботились вывезти городские нечистоты несколько дальше. Красивые бульвары тоже страдают от этого и теряют большую долю своей привлекательности. Никто не заботится о том, чтобы чем-нибудь вознаградить горожанина за его каждодневные труды и за деньги, которые он платит городу.